Аттестат зрелости
Шрифт:
Небывалый подъем внимания к моей персоне язвительно объяснил сосед по парте Юрка Никитин:
— Сдали тебя «Склизкие» (это прозвище близняшки Селезневы получили еще в начальной школе, со временем называть их так почти перестали, «гадкие утята» выросли в достаточно привлекательных «лебедей»). В красках расписали, какую ты девчонку на дискотеку приволок. И как с ней обжимался-целовался по-взрослому.
— Понятно, — хмыкнул я. — Завидуют сучки.
— А то! — согласился Юрка. — Не успел со
— А что, я должен был год в трауре ходить по своей растоптанной в хлам любви? — хихикнул я.
— Именно! — засмеялся Юрка.
— Ковалёв! Никитин! — строго подала голос Наталья Михайловна. — Прекращайте разговоры!
Сразу после урока меня удостоила своим вниманием Майка.
— Ты ничего не хочешь рассказать, Ковалёв? — нагло заявила она.
— Не-а, — я развел руками. — Не хочу!
— А что за девушка с тобой была на дискотеке? — продолжала допытываться она.
Я засмеялся от её беспардонности.
— Отстань, Май! Какое вам всем дело до моей личной жизни?
— А вот такое! — выдала Майка. — Ты ведешь аморальный образ жизни! Для комсомольца это недостойно!
— Я, может, жениться собираюсь… — наугад выдал я, не найдя больше, что ей ответить. Майка фыркнула, как рассерженная кошка, развернулась и ушла. Я засмеялся. Майка на миг остановилась, но оборачиваться не стала, выпрямилась и пошла дальше.
— Раззадорил ты наших девок! — заметил Мишка. — А им обидней всего, что твоя Альбина не из ихнего муравейника.
— Не ихнего, — по инерции поправил я. — А евойного! И не муравейника, а серпентария.
Мы вместе засмеялись.
После третьего урока я побежал звонить. Зинаида Михайловна ответила сразу. Голос у неё оказался глубокий, грудной, прямо-таки концертный.
— Это Антон, — представился я. — От Гершона Самуэльевича.
— Да, Антон, — ответила женщина. — Он меня предупредил.
— Можно сегодня к вам в половине шестого подъехать? — спросил я.
— Мы работаем до 19.00, — ответила она. — Так, что постарайтесь не опоздать.
Следующий мой звонок был Альбине. Не успел я ей что-либо сказать, как она заявила:
— Димочка в больнице! Представляешь? В неврологии. Говорят, его парализовало…
— Алька! — строго сказал я. — Мы сегодня едем в магазин. Ты не забыла?
— Помню, помню! — легкомысленно отозвалась она и поинтересовалась. — А если я подружку возьму? Можно? Как ты считаешь?
— Я считаю, что нельзя, — отрезал я. — Более того, ей об этом даже говорить не стоит. Надеюсь, ты с ней еще не поделилась этой новостью?
— Да шучу я, — обидчиво отозвалась Альбина. — Я понимаю, что, если блондинка, значит, глупенькая. Но бывают же исключения из правил?
Мы договорились
На урок я чуть-чуть не опоздал. Встретил в коридоре Горячкину, которая без всяких там «здрасьте» сходу заявила:
— Ковалев, нам надо срочно поговорить!
— Некогда, — отрезал я. — После урока. Здесь же!
— Ковалёв! — она жалобно крикнула мне в спину. — К нам сегодня с райкома комсомола приезжают!
— Да и хрен с ними! — отмахнулся я.
Тем не менее, сразу после урока я пошел искать Вику. Она терпеливо ждала меня в коридоре возле библиотеки.
— В канцелярию утром звонили из райкома комсомола, — сообщила она. — По поводу комсомольского собрания. К нам в два часа приедет инструктор Юлькин.
Я хихикнул:
— Юлькин? А где сама Юлька?
— Ты можешь быть серьезным, Ковалёв? — рассердилась Горячкина. — Юлькин — это просто жопа!
Я оторопел. Чтобы Горячкина да так выразилась… Это надо было действительно её «подогреть».
— Следом после его визита обязательно жди проверку! — заявила она. — И хорошо, если выговором отделаешься! А то могут и снять.
— В смысле, снять? — не понял я.
— Снять с должности, — ответила кипящая Горячкина. — С соответствующими оргвыводами. Это ведь всё в характеристику пойдёт.
— И что, в армию не возьмут? — съехидничал я.
— Тебя-то в армию, — отмахнулась Горячкина. — А мне в институт поступать надо.
— Вик, — вдруг сказал я, глядя ей в глаза. — Тебе ж в следующем году вместе с классом медосмотр проходить, включая гинеколога. Прикинь последствия.
Горячкина замерла, широко раскрыв глаза, потом только жалобно выдохнула:
— Ой…
Инструктор Юлькин оказался веселым жизнерадостным толстячком с обширными, как у вождя мирового пролетариата залысинами, годиков так под 30, на исходе, так сказать комсомольского возраста. Если Горячкина не соврала о его излишнем служебном рвении, то становилось понятно — человечек стремился сделать карьеру по «партЕйной линии», перескочив из комсомольской номенклатуры сразу на партийную работу.
Приехал он пораньше и дожидался, пока у нас закончится шестой урок, сидя в канцелярии, перед кабинетом директора.
Он хлопнул по-приятельски меня по плечу, пожал руку (ладонь у него оказалась неприятно влажной, рукопожатие вялым), то ли улыбнулся, то ли оскалился Горячкиной.
— Меня зовут Олег Ильич, — представился он. — Ну, что, товарищи комсомольцы, идёмте? Где мы можем поговорить, посмотреть документы?
— В пионерской комнате, — предложила Горячкина. — У нас там всё хранится. И заседания комитета комсомола мы там проводим.