Август, воскресенье, вечер
Шрифт:
Как обычно, после закидонов отца мне неделю придется ходить в брюках и прикрывать синяки длинными рукавами — это наша семейная традиция, но о ней по умолчанию нельзя никому говорить.
Охая и шипя, я влезаю в джинсы и полосатый кардиган, запиваю обезболивающее остатками принесенного из кухни чая и, стоя перед зеркалом, расчесываю всклокоченные волосы.
На спинке стула у окна сушится серое худи с забавным принтом, и мне позарез нужно придумать, как вернуть эту вещь владельцу. Несколько дней назад я бы прилюдно вручила его Волкову прямо в классе — замазав кристально
Весть о зачислении Инги на курсы уже наверняка разлетелась по Сосновому, Бобкова празднует заслуженную победу, а Волков всем растрепал, что я настолько расстроилась из-за проигрыша, что даже попыталась утопиться.
Во всяком случае, мы с Рюминым на их месте поступили бы именно так.
Запираю дверь на два оборота ключа, налегаю ноющим плечом на кованую калитку и, борясь с накатившим волнением, оглядываю окрестности. Над лужами поднимается еле заметный пар, теплый воздух пропитан сыростью, ароматами хвои, цветущей сирени и тянущей за душу неизвестности, в кронах сосен мелькают солнечные лучи.
Илюхи нет ни у забора, ни у соседского крыльца, и к волнению примешивается легкая паника. Хоть он и редкостный придурок, и я до дрожи ненавижу его за содеянное, сейчас мне очень нужна его поддержка — моральная и физическая. В конце концов, в том, что в воскресенье он накинулся на Волкова, есть и моя вина.
Рюмин мог неправильно истолковать мой вчерашний игнор и смертельно обидеться, и я, чертыхнувшись, быстро набираю его номер.
— Привет, — бодро отвечает Илюха через три заунывных гудка. — Представляешь, я тоже заболел. Наверное, подцепил твой коварный вирус. Температура под сорок, сопли, да еще и башка трещит. Раиса в курсе. Как тестирование? Я очень ждал новостей, но вырубился, а пропущенные от тебя вот только что увидел…
— Я не поступила, Илюх. Попались темы, которые мы не проходили, а вопросы сформулировали так коряво, что сложно было выбрать корректный ответ.
— Во дела! — голос Рюмина становится напряженным. — А отец твой знает?
— Да. Он вчера приезжал.
— И как?
— Было жарко, но я осталась жива.
Желаю Илюхе скорейшего выздоровления, отключаюсь и, собравшись с духом, выдвигаюсь к школе, но прятать телефон не спешу — в чате, где зависают почти все ребята с восьмого по одиннадцатый, обнаруживается больше двух сотен непрочитанных сообщений. У меня не было ни времени, ни желания заглядывать туда накануне, но любопытство пересиливает, и я, уткнувшись носом в экран, раскрываю диалог.
Я догадываюсь, что именно вызвало бурные обсуждения, и первым делом пролистываю злосчастное видео — чтобы даже ненароком не взглянуть на несломленного, но изрядно пострадавшего Ваню и бессильную злобу на перекошенной физиономии придурка Рюмина.
Ребята дружно осуждают поступок Илюхи и пацанов, достается и мне — вполне справедливо. Волкову же сочувствуют и называют «красавой», а девчонки щедро отсыпают в комментарии сердечки, плачущие смайлики и цветочки.
Сдается мне, Илюха вполне здоров, а занятия пропускает совсем по иной причине. Возможно, он реально раскаивается в содеянном. Или боится Волкова. Или прячется от осуждения школьного сообщества —
Ваня прав: нападать толпой на одного — проявление не силы, а трусости. Даже мне, зацикленной на власти и подавлении несогласных, это кажется ясным как день.
— Ходорова! Лера, пожалуйста, подожди! — меня окликает запыхавшаяся Раиса Вячеславовна и, поравнявшись, осторожно заглядывает в лицо. — Как оцениваешь свои шансы? Результаты будут известны только в пятницу, но, думаю, тебя уже можно поздравить?
Она улыбается, и я тоже. Ее вопрос приносит мне невиданное, ни с чем не сравнимое облегчение.
Никто, в том числе Инга и Волков, не в курсе моего эпичного провала, и у меня есть целых два дня, чтобы придумать складную версию событий и отрепетировать перед зеркалом отрешенность и здоровый пофигизм.
— Не знаю, Раиса Вячеславовна. Было неожиданно сложно, заявились и другие сильные претенденты, и я не уверена… — уклончиво бубню, теребя ремешок сумки. Раиса не успевает осмыслить мое бормотание — завуч цепляет ее за локоть и отводит в сторонку, и я опять остаюсь одна.
По мере приближения к храму науки по телу кипятком разливается мандраж. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы Волков трепался о происшествии на водохранилище, и одноклассники подваливали с дурацким сочувствием — я не готова его принять.
Словно по наитию я поднимаю глаза и застываю как вкопанная — у школьного крыльца стоят вечно бледная, настороженная Инга и одетый с иголочки Волков.
Ссадины и царапины на его лице затянулись, но стали заметнее, и мое разбитое тело, вместе с пребывающими в раздрае эмоциями, скручивает спазм, приправленный кислой виной, искренней благодарностью и крайней степенью восхищения. Завидев меня, Бобкова коротко машет и буквально расцветает, Волков тоже кивает в знак приветствия.
Мы встречаемся взглядами, и в его магнетической черноте больше нет раздражения и прибивающего к земле презрения. Я на уровне тонких материй ощущаю, что Ваня не держит на меня зла, но он не выдает больше никакой видимой реакции, отводит глаза и возобновляет разговор с Ингой. Тихонько выдохнув, прячу руки в карманы кардигана и прохожу мимо.
Падаю на свой стул, раскладываю на парте учебник и тетрадь и, включив полный игнор, отворачиваюсь к окну. Над спокойной гладью воды трепещут крыльями серебристые чайки и степенно проплывают куски белой ваты. Умиротворенный, светлый и величественный пейзаж совсем не похож на обрывок кошмарного сна, в котором я едва не умерла.
Что это было? Помешательство из-за стресса? Стремление сбежать от проблем или попытка перестать существовать?
Шепот ведьмы шелестит в ушах.
Откуда она узнала, что все закончится хорошо?..
На физике Волкова вызывают к доске — тот выходит, берет мел, вслух зачитывает условие задачи и ровным каллиграфическим почерком выводит ее решение. Я внимательно рассматриваю широкие, обтянутые строгим пиджаком плечи и завиток татуировки, вылезающей из-под манжета, и забываю дышать. От мысли, что этот красивый и отстраненный парень, наперекор стихии, тащил меня на себе сквозь шторм и откачивал на песке, в солнечном сплетении снова зарождается тот самый неведомый, пугающий и непостижимый космос.