Азбука для побежденных
Шрифт:
— Я больше люблю кофе, кажется, — женщина смутилась. — И вы ничего не попросите взамен? Я никогда не была в этом кафе, хотя много раз проходила мимо. Мне казалось, что это будет неудобно и неправильно.
— Глупости какие! — воскликнула Аполлинария. — О каком «взамен» вы говорите? Почему неправильно или неудобно? Мы будем сидеть, пить чай и кофе, и рассказывать друг другу разные истории, вот и всё. Понимаете ли, — она улыбнулась, — я бы очень хотела помочь вам хоть чем-то, но я не представляю, как это сделать. У меня ведь ничего нет. Всё, что я могу вам дать — это милый разговор за чашкой
— Да, — кивнула женщина. — Я приду. Спасибо вам большое. Это… это было несколько неожиданно, ведь до вас никто мне ничего подобного не предлагал.
— Значит, я первая, — пожала плечами Аполлинария. — Простите, мы заговорились, и не представились. Меня зовут Аполлинария Онсет, это — Вар, а вы…
— Меня зовут Даарти. Кажется, меня часто называли Даарти, или как-то иначе, но я не могу вспомнить, какое ещё у меня было имя.
— Пусть будет Даарти, — Вар улыбнулся. — Так когда нам вас ждать?
— Через два дня, — Даарти погрустнела. — Я приду, когда он умрёт. До этого я не могу. Простите. Знаете, это очень плохо, когда твоя свобода — это чья-то смерть. И ничуть не лучше, когда твоя несвобода — это чья-то жизнь. Я долго думала, что хуже, но так и не пришла ни к какому выводу.
— А вы хотели бы стать свободной? — спросил Вар.
— Я не знаю, — покачала головой Даарти. — Ценой чьей-то жизни — точно нет. А так, наверное, да. Может быть. Всё может быть.
— Знаете, я, кажется, начал понимать, в чём постоянство именно вашей основы, Поля, — сказал Вар, когда они возвращались на площадь, проходя по узким городским улочкам. — И я понимаю теперь, почему мне захотелось продолжать дружбу с вами.
— И почему же? — рассеянно спросила Аполлинария. Слова Даарти о свободе сильно задели её, и теперь она думала, что же на самом деле действительно лучше, а что хуже.
— Вы добрая, — тихо сказал Вар. — Даже не так, не вы сама, не подумайте, что я сейчас хвалю вас. Ваша основа, она содержит в себе нечто, что для других, скажем так, нехарактерно. Есть вещи, которые для вас неприемлемы, и я говорю сейчас не про абсолютное зло, нет. Я кое о чём другом.
— Абсолютное зло? — Аполлинария, наконец, отвлекалась от своих мыслей. — О чём вы? Что вы назвали абсолютным злом?
— Всё то, что показывали нам старухи — и есть абсолютное зло, — объяснил Вар. — Выбор, который нам предлагают, есть выбор зла наименьшего из предложенных. У меня, поверьте, точно такая же ситуация: мне тоже подсовывали самые разные варианты зла, но я отверг их все до единого, и на компромисс со своей совестью так и не пошел. Они ведь вам намекали, что пора строить нечто своё, я прав?
— Да, так и было, — кивнула Аполлинария. — И я им честно ответила, что вот это
— О, как это знакомо, — Вар покачал головой. — Говорят, как под копирку. Мне они сказали то же самое. Ровно то же самое. И… мне кажется, что ваши старухи успели про меня вам наговорить кучу скабрезностей, не так ли?
— Они сказали, что вы рохля, — призналась Аполлинария. — Что же у вас в доме такое, если они так про вас сказали?
— Мой дом пуст, — Вар вздохнул. — Он просто пуст, тёмен, и заброшен. Я не хочу абсолютного зла ни в каком виде, вне зависимости от того, какую форму оно принимает, и под какое добро маскируется. А если есть только зло, и нет ничего другого, то зачем вообще строить что бы то ни было? Я приглашу вас к себе, чтобы вы имели возможность убедиться, но лучше нам сделать это немного позже.
— Почему же позже? — спросила Аполлинария.
— Я хотя бы уберу запустение из прихожей и гостиной, — ответил Вар серьезно. — Уберу, и приглашу вас. А ещё, знаете… я вот подумал… Даарти, она ведь тоже добрая. Вы согласны?
— Да, — секунду помедлив, ответила Аполлинария. — Она добрая. Но она не в состоянии противопоставить себя тому злу, которое одержало над нею победу. Зло поселило в её доме неистребимое горе, от которого нет спасенья, и поймало её в ловушку, из которой нет выхода.
— Вы сейчас сказали ровно то, что я думал, — кивнул Вар. — Ей некуда деваться. Она намертво повязана обязательствами, которые на себя взяла, точнее, которые на неё взвалили, даже не спросив, и не сможет предать тех, кто ей навязан силой. Ведь если она сбежит, например, и оставит очередного своего гостя умирать без помощи, она совершит предательство, которое никогда не простит себе. И куда ей деваться? Только и остается, что тянуть свою ношу, сколько это будет возможно.
— Бесконечно, — тихо произнесла Аполлинария. — Это будет бесконечно, Вар. Или — до того момента, когда… когда появится гость, которые сумеет остаться в живых.
— Я успел взглянуть на того, кто был в комнате, — понуро произнес Вар. — Умею немножко видеть подобное. Он безнадежен, как мне кажется. После такого никто не сможет остаться в живых. Поэтому, боюсь, Даарти обречена до скончания веков находиться при своих гостях, и не сумеет помочь никому из них.
— Это ужасно, — покачала головой Аполлинария. — Поэтому давайте сделаем для Даарти хоть что-то, что в наших силах. Угостим кофе и чаем, и поговорим с ней. Может быть, ей хотя бы ненадолго, но всё-таки станет легче.
— На хинди оно означает «земля», это самое «даарти», — заметил Скрипач. — Лий, это отсылка к Терре-ноль, мы об этом немало рассказывали. Но, опять же, мы не воспринимали происходившее там вот таким образом. Никогда. Даже подобных мыслей не было.
— Мыслей о демиурге планеты? — уточнила Лийга. — Или мыслей о том, что демиург может мучиться, осознавая происходящее?
— И первых, и вторых, — признался Скрипач. — Сейчас… знаешь, мне немного не по себе от того, что мы прочли.