"Баламуты"
Шрифт:
– Да, быстро время летит, - вздохнул Николай Степанович.
– Кажется, только вчера вы были моими студентами, а вот уже оказывается шесть выпусков после вас прошло... Юра, а вы где работаете, если не секрет?
– Какой секрет, Николай Степанович? Зам главного инженера ОКБ.
– Ого! Молодец! Ну, вы и в институте в способных студентах ходили. А в Воронеж по какому вопросу?
– Семинар по хозрасчету.
– Перешли?
– А куда денешься? Партия сказала "надо" - комсомол ответил "есть". Одним словом, перестройка, - с кислой миной сказал Струков, и непонятно было, одобряет он этот переход или нет.
– Ладно, - улыбнулся Николай
– Оставим политику политикам... Юра, а вот у вас на курсе был такой смешной студент, кажется Авдеев?
– Алексей? Который вам с пятого захода зачет сдавал, а вместо "удовлетворительно" писал "удлетворительно"?
– Да-да! Алексей... Про зачет помню, а про "удлетворительно" не знал, - засмеялся Николай Степанович.
– И что с ним? Где он?
– А он, Николай Степанович, директором "Облкниготорга" работает.
– Матерь Божия!
– искренне удивился Николай Степанович.
– Вот тебе и "удлетворительно"!..
Поезд дернулся в судороге, как эпилептик. Раз, другой. И медленно, плавно пошел, набирая скорость. Дверь в купе бесшумно отворилась, и вошли двое, мужчина и женщина. Оба худые, высокие. Оба рыжие. То ли брат и сестра, то ли муж и жена. Она сияла легкое пальто и стала отчетливо видна беременность. Женщина сразу села, достала из хозяйственной сумки книгу и уткнулась в нее, близоруко поднеся к глазам. Мужчина сунул простенькую болоньевую на поролоне куртку под подушку, легко подтянулся на руках и забросил гибкое тощее тело на вторую полку и как был в одежде, растянулся прямо на голом матраце, повернув голову к стене.
Струков с Николаем Степановичем потеряли к соседям интерес.
– Николай Степанович, а Песиков еще у нас преподает?
– спросил вдруг Струков.
– Семен Гаврилович? А как же? Преподает.
– И что, защитился?
– Вы про докторскую?.. Да все никак!
– засмеялся Николай Степанович.
– А теперь-то что мешает?
– искренне удивился Струков.
– А все то же! Когда пришел к власти Никита Сергеевич, Семен Гаврилович вынужден был сделать поправку на разоблачение культа личности, а потому все старые лозунги и ссылки на труды товарища Сталина пришлось убрать, а по существу переписать всю диссертацию. А когда подошел срок защиты, страной уже руководил товарищ Брежнев. Ну, и сами понимаете... Сначала, Семен Гаврилович было плюнул на все это, но потом снова взялся за диссертацию. При Леониде Ильиче вроде наступила определенная стабильность, которая потом оказалась застоем. И бедный Семен Гаврилович опять попал на смену власти. Началась перестройка, и многострадальный труд Песикова устарел, не увидев свет... Это, брат, не фунт изюма. История КПСС - дело серьезное.
Николай Степанович зевнул, прикрывая рукой рот, помассировал рукою глаза.
– Ладно, Юра, давайте-ка спать. А то мы с вами до утра проговорим. Завтра рано вставать.
Николай Степанович снял туфли, пиджак и, став на нижние полки, тяжело подтянулся на руках и с трудом влез на вторую полку.
Струков постелил постель, но спать не ложился. Мешал свет.
Женщина все читала. Он тоже развернул "Огонек". Минут через двадцать глаза стали слипаться, и Струков раздраженно подумал о том, что времени уже двенадцатый час, а завтра рано вставать. Он встал и вышел в тамбур. За окном в кромешной тьме мелькали черные силуэты деревьев, чуть подсвеченные тусклым светом луны. Колеса ритмично стучали на стыках рельс, и в тишине спящего вагона этот стук особенно четко врезался в уши. Где-то в близком к тамбуру купе заплакал ребенок
Спал Струков чутко, слышал, как соседи по купе ночью вставали. Отодвигалась и задвигалась дверь. Струков засыпал, просыпался на остановках, когда поезд судорожно дергался, останавливаясь, и с лязгом рывками трогался снова. Где-то ближе к утру он слышал в купе возню, с трудом открыл глаза и видел при свете, пробивавшемся в щель при открытой двери, как мужчина и женщина скатывают матрацы. Струков повернулся к стенке. Стукнула, закрываясь, дверь. И все затихло, только слышалось мерное похрапывание Николая Степановича.
"Сошли на какой-то станции", - лениво отметил Струков и забылся неспокойным сном, не приносящим отдыха.
Николай Степанович проснулся рано, свежий и бодрый, хорошо отдохнувший.
Струков встал с тяжелой головой, когда Николай Степанович уже умылся, сдал постель и сидел с газетой напротив, за столиком.
– С добрым утром, Юра!
– приветствовал он Струкова.
– Как спалось?
– Спасибо! Плохо! То эти лазили туда-сюда, то поезд дергался. На какой-то станции, наверное, час стояли.
– А я выспался за все три дня. Вчера с ног валился. Спал как сурок, ничего не слышал.
– Николай Степанович посмотрел на часы.
– Через полчаса Воронеж. Надо помаленьку собираться.
Скачко вышел в коридор. Похлопал по карманам, достал бумажник и проверил документы. Все было на месте. Струков хотел вернуть бумажник на место, но что-то насторожило его, и он стал проверять деньги. В бумажнике не хватало сорока рублей. Струков на всякий случай еще раз посмотрел карманы. Денег не было.
– Николай Степанович, - растеряно сказал он.
– У меня деньги украли.
– Да что вы?
– Николай Степанович достал из внутреннего кармана пиджака портмоне. Открыл и недоуменно посмотрел на Струкова.
– Юра, у меня тоже.
Проходившая по вагону проводница спросила:
– Что случилось?
– Украли деньги, - Струков зачем-то показал бумажник.
– У меня было семьдесят рублей, а осталось тридцать.
– А где вышли эти... муж с женой?
– Струков вспомнил, как открывалась и закрывалась дверь, вспомнил, что пиджак, который он повесил под куртку, утром наполовину торчал из-под нее.
– В Липецке. Я их высадила в Липецке.
– Проводница прошла к себе в служебное купе, вернулась и уточнила:
– В Липецк мы прибыли в четыре часа двенадцать минут. Вы думаете, они?
– А кто еще?
– пожал плечами Струков.
– Я спал чутко, ночью никто не входил. А пиджак Николая Степановича висел над второй полкой, и дотянуться до него мог только высокий человек.
Проводница чуть посидела в их купе, посочувствовала и ушла.
Поезд подходил к Воронежу.
– Николай Степанович, а у вас что, совсем денег нет?