"Баламуты"
Шрифт:
Толик молчал, ожесточенно давил на стамеску, и из-под нее вылетала, извиваясь, тонкая спираль сухой стружки.
– Это, значит, чей-то форштевень вырезаешь?
– удивленно покачал головой Савков, показывая на маску индейца.
– Молоток, падла буду.
Толик метнул на него уничтожающий взгляд.
– Все, все, мешать не буду. Я похилял.
Он было вышел из сарая, но, что-то вспомнив, остановился и просунул голову в дверь.
– Чуть не забыл. Катька сказала, что милицию не ты вызывал... Зинка, сучара. Ну, с ней будет разговор особый. А ты молоток. Ты, кореш,
Савков повернулся и с важным видом зашагал через двор к столу, где азартно грохали костяшки домино.
Толик еще несколько минут поводил резцом по маске, но руки дрожали от непонятной обиды, и он, швырнув инструмент в ящик, оставил работу, позвал Кешку и стал закрывать сарай. На душе было муторно, и когда Кешка спросил, кто его завтра поведет в сад, он или мама, Толик дернул сына за руку и раздраженно сказал:
– Кто поведет, тот и поведет.
Орёл, 1984 г.
КРАЖА
Рижский поезд на Воронеж опоздал почти на час и в Орск прибыл только в десятом часу вечера.
Пассажиры томились, нервничали, вглядывались в далекий поворот, где сходились в линию убегающие рельсы, и время от времени поднимали глаза на платформенные часы, отмечая ленивый ход минутной стрелки, будто это могло что-то изменить.
Наконец, уже в сумерках, из-за поворота выплыли огни, и поезд трехглазым чудовищем стал быстро надвигаться на платформу. Замедляя ход и останавливаясь, электровоз с металлическим лязгом протащил состав вдоль платформы, и люди, не угадав места остановки своих вагонов, метались по платформе, натыкаясь друг на друга, путаясь в сумках и чемоданах и вступая в короткие и злые перебранки.
Юрий Васильевич Струков, не обнаружив своего вагона в хвосте, добродушно ругнулся про себя и, не обременный вещами, пошел неторопливо в сторону головного вагона, внимательно разглядывая номерные знаки. У проводницы восьмого вагона он спросил:
– Девонька, а где девятый?
– Сразу за шестым.
– А почему опоздали?
– Под Смоленском авария. Поезд с рельсов сошел, - охотно пояснила приветливая проводница.
– Жертвы есть?
– Кто его знает? Говорят, есть.
А у девятого вагона пассажиры уверенно называли число жертв и количество пострадавших.
В вагон не пускали. Две проводницы помогали сойти инвалиду, парню лет двадцати с небольшим, почти юноше. Одна из проводниц спрыгнула с костылями на платформу и пристроила их к скамейке, вернулась, и они обе с трудом стали снимать инвалида. Ноги того беспомощно разъезжались в стороны, он повис на женщине, что стояла внизу, и она, едва удерживая его, вдруг истерично закричала:
– Да помогите же!.. Ну скорей же, кто-нибудь?
Ее отчаянный крик повис в воздухе. Люди молча топтались на месте, надеясь каждый на другого, и никто не сдвинулся с места. В это время вторая проводница успела спуститься вниз
Проводница смаху опустила крышку на сходни и энергично заработала веником, выплескивая на пассажиров всю накипь своего раздражения.
– Не люди, какие-то идиоты!
– возмущалась проводница.
– Куда хоть у людей совесть девается? А с виду все интеллигентные, все едут! Вот уж правда, помирать будешь, мимо пройдут, не остановятся.
Проводница размахивала веником, сметая пыль на головы пассажиров. Уняв аллергический зуд, она захлопнула дверь и ушла в вагон.
– Ну, это уж слишком! - возмутился плотный мужчина в легком кожаном пальто.
– Да что на нее управы нет, что-ли?
Народ загудел растревоженным ульем, кто-то заколотил кулаком в дверь.
– Да бросьте вы!
– раздался насмешливый голос.
– Себе дороже обойдется.
– Это почему же?
– насторожилась полная женщина с искусно наведенным макияжем.
– Да вот возьмет и не даст ни чая, ни постели! И все вам "почему".
Эта трезвая фантазия почему-то разволновала народ больше, чем хамство проводницы. Разом зашумели.
– Не имеет права!
– За это можно и с работы слететь!
– Много их слетело!
– иронизировал все тот же голос.
– Что-то я у нас безработных не видел.
Тяжелая дверь с грохотом распахнулась, и все моментально успокоились.
В обшарпанном купе не оказалось ни коврика, ни скатерти на столике, ни вешалки. Струков повесил плащ на крючок, вынул из спортивной сумки "Огонек", а сумку сунул в багажник. Прежде чем сесть, он провел пальцем по сидению, достал матрац и положил на нижнюю полку.
Вошел еще один пассажир. Тоже налегке. Он поздоровался, закинул пухлый портфель желтой кожи на верхнюю полку, снял старомодный габардиновый плащ и сел на матрац рядом со Струковым.
Голос вошедшего показался знакомым, и Струков, вглядевшись внимательнее в лицо соседа, просиял:
– Николай Степанович! Вы?
Тот снял очки, протер неторопливо платочком, водрузил на место и пристально посмотрел на Струкова.
– Струков!
– нерешительно сказал он и обрадовался: - Ну да, Юра Струков! Вот сюрприз!.. Сколько же времени прошло? Лет пять? Или больше?
– Шесть, Николай Степанович. Шесть лет, как мы на самостоятельном балансе. А мы вас с ребятами вспоминаем.
– Ругаете?
– Ну что вы? С вами спорить интересно было... А помните, как мы на первом курсе у вас спросили, почему у нас женщина шпалы наравне с мужчинами таскает. А вы нам выдали: мол, наша женщина является сознательным строителем нового социалистического общества, и, ощущая дефицит рабочих рук, идет на самые трудные участки.
– Это когда вы прочитали Бебеля?
– засмеялся Николай Степанович.- Интересно, чего вы от меня ждали на лекции в большой аудитории!
– А помните наши споры в общежитии?