"Баламуты"
Шрифт:
Участковый внимательно посмотрел на Юлию, потом на Анатолия. Юлия криво усмехнулась и промолчала.
– Я писать никуда не собираюсь. А с этим гадом и сам справлюсь. Пусть еще попробует топор взять, голову проломлю. Вон арматуры кругом сколько валяется.
Анатолий выглядел этаким бойцовым петухом, но в нем скорее говорила обида и стыд за то, что пришлось бегать от Савкова.
– А вот этого не надо, - жестко сказал участковый.
– За это сами под суд пойдете.
– Вот видите, - всплеснула руками Юлия.
– За бандита
– Ну, уж и бандита, - усмехнулся участковый и, подняв палец, подчеркивая важность своих слов, сказал:
– В порядке не-об-хо-ди-мой самообороны, но не превышая ее. А в это время очень даже просто превысить эту самую самооборону.
И поймав себя на мысли, что говорит о чем-то отвлеченном, а не о том, для чего сюда пришел, Герасименко недовольно нахмурился:
– Давайте-ка не будем перебирать кодекса законов. Давайте поступать так, как требует того гражданская совесть. Зачем вам-то равняться на Савкова? Впрочем, ваше законное право требовать наказания виновного. Пишите заявление, а мы дадим ему законный ход. Я к вам пришел вовсе не для того, чтобы выгораживать Савкова, а чтобы вы были в курсе дела. В общем, смотрите сами.
Участковый козырнул и вышел, чуть не сбив фуражку о низкую притолоку двери, но во время успел удержать ее рукой.
Толик видел в окно, как участковый подошел к доминошному столу и стал что-то выговаривать Реброву. Ребров оправдывался, время от времени прижимая обе руки к груди.
Только Герасименко покинул двор, Ребров поспешил к сараю и через минуту вышел оттуда, что-то дожевывая на ходу. Потом в сарай сходили по очереди Колька Долженков и Сашка Рябушкин. С новой силой загрохотало домино.
– Юль, уже приложились, - поделился Толик своими наблюдениями.
– Долго ли!
– пожала плечами Юлия.
– Теперь будут прикладываться, пока магазины не закроются. И вдруг заговорила зло, выплескивая разом давно сидевшее в ней мутью раздражение:
– Не двор, а забегаловка какая-то. Ребенка лишний раз выпустить боишься - мат сплошной стоит. А окна хоть не открывай - от стука домино оглохнешь... Вышла замуж в хоромы.
– Могла б не выходить, - огрызнулся Толик.- На аркане не тащили.
– Не тащили. Только золотые горы обещали, а я, дура, уши развесила, - продолжала заводиться Юлия.
– Ты посмотри, все твои институтские, с кем ты учился, давно с квартирами. У Кузьмина - трехкомнатная, у Савина - двухкомнатная в девятиэтажном даме.
– А у Юрки Левицкого какая?
– с иронией спросил Толик.
– А у Юрки Левицкого "Жигули", и гараж во дворе. И уж не беспокойся, будет и квартира.
– Ну что вечно одни и те же разговоры заводить? Знаешь же, что я на заводе на очереди стою. В следующем году будут дом сдавать. Мне обещали. И что воду в ступе толочь?
– А то, что все люди, как люди, а мы, как бедные родственники.
– При чем тут инженеры?
– Да вот именно, что ни при чем. Вон, Танькина мать - парикмахерша, а отец - шофер. Так давно в кооперативной квартире живут и на своей машине разъезжают.
– Вот и шла бы в парикмахеры, а не в институт, - ехидно сказал Толик.
– Да молодая, дура была,- изводилась Юлия.
– Я смотрю, ты и сейчас не поумнела, - усмехнулся Толик.
– Ох, умник нашелся!
– вскипела Юлия и, бросив на мужа презрительный взгляд, повернулась и пошла на кухню.
Кешка играл в железную дорогу и не обращал на родителей никакого внимания. Ему даже нравилось, когда они ссорились. Перебранки быстро кончались, и родители начинали целоваться. Тогда он тоже влезал между ними, и на его долю перепадала большая доля ласки от обоих. Они словно чувствовали себя перед ним виноватыми и тискали его, гладили, обнимали.
– Это только слова!
– пошел Толик за женой.
– Верни все назад, и ты снова будешь поступать в институт... Лично я не променяю свои книги ни на какую машину. Между прочим, если, продать по пятерке том, как раз на машину и получиться.
– Можно подумать, что у них книг нет. У Танькиной матери побольше возможностей, чем у тебя.
– Так у нее и книги служат чем-то вроде хрусталя... Ну ладно, хватит злиться-то.
Толик попытался обнять жену за плечи.
– Отстань!
– раздраженно передернула плечами Юлия.
Толик вспыхнул и, взяв ключ от сарая, вышел из дома, привычно пригинаясь под притолокой двери.
Во дворе его остановил Ребров и, прищурив оба глаза, спросил:
– На хрена милицию-то вызывал? Ума много?
– А на хрена мне нужно, чтобы всякий придурок перед моим носом топором размахивал?
– в тон Реброву ответил Толик.
– Вот теперь кайлом помахает, может быть, и поумнеет.
– Посадить хочешь?
– с презрением посмотрел на Толика Ребров.
– Там видно будет, - мстительно сказал Толик и пошел к сараю, но, сделав несколько шагов, обернулся и бросил в сторону стола:
– Милицию, между прочим, ни я, ни Юлька не вызывали.
– Как это не вызывали?
– изумился Колька Долженков.
– Да вот так, не вызывали и все.
– А откуда ж тогда милиция?
Толик на вопрос Долженкова не прореагировал, будто и не слышал, подошел к сараю и стал возиться с замком. Открыв сарай, он достал инструмент, взял давно приготовленные квадратики фанеры и стал городить клетку для хомяка, жившего пока в трехлитровой стеклянной банке. Работая, он слышал, как мужики окунались в Ребровский сарай, как ругалась жена Реброва, Валька, и как Ребров беззлобно отмахивался от жены, словно от назойливой мухи, доводя ее до белого каления.