"Баламуты"
Шрифт:
Городских девок дед Савелий взял с охотой. Девки попались молодые и веселые, а работящие как деревенские: пол помоют и за водой сбегают, и печку растопят. Одна оставалась готовить на всех. Продукты выписывал колхоз: мясо, молоко. Картошку давал дед Савелий, а за все это ему писали трудодни. Готовили девки хорошо, деревенские так не умели. И его всегда приглашали к столу - грех было отказываться. Сам он ел только картошку с огурцом, щи, да пил молоко. Мясо ел вареное, из похлебки, а по-городскому, с подливкой
Когда постоялицы пришли с поля, дед Савелий сидел с Караваевым на лавке за столом. Перед ними стояла бутылка водки, а Надя Щеглова им прислуживала, и оба деда смотрели на нее влюбленными глазами.
Увидев квартирантов, дед Савелий засуетился и намеревался привстать, но Караваев придавил его к скамейке и с усмешкой сказал:
– Не мельтеши. Чай, в своем доме, не в гостях.
И в сторону девушек добавил:
– Места всем хватит, вона лавка какая, во всю стенку.
Мылись девушки во дворе из ведра. В избу доносился смех, плескалась вода, звякала о ведро кружка.
– Ох-хо-хо!
– вздохнул дед Савелий.
– Ничего не знают, молодые еще.
– Да где там! Известно, город. Опять же, маломощные. Наши-то бабы пожилистей будут, - поддержал Караваев.
Когда чистые и причесанные квартирантки сели за стол, Караваев, продолжая свою мысль, без обиняков спросил худенькую Таню Савину:
– Как же это ты, дочка, рожать будешь, экая тощая какая.
Таня покраснела и растерянно посмотрела на подруг.
– Как все рожают, так и она родит. Другого способа не придумали, - ответила языкастая Валька.
– Ишь, как все, - засомневался Караваев.
– Она двойню родит. Правда, Танечка?
– засмеялась Света Новикова.
Девчонки развеселились. Посыпались шутки.
– Веселый народ, пошли вам Бог женихов хороших, - пожелал дед Савелий.
– Да хоть каких-нибудь бы послал, - живо откликнулась Валька.
– У вас вот нет, разбежались все.
– Как нет? Ты клуб вспомни, - засмеялась Надя Щеглова.
– Что правда, то правда, - сказал Караваев.- Молодежь вся в город норовит, не хочет на земле хозяйствовать.
– И то, одни мальцы сопливые остались, - поддержал дед Савелий.
– А туда же, не моги и слова поперек сказать, он тебе и комбайнер и тракторист. По нонешним временам - фигура.
– Фигура, да дура, - перебил Караваев.
– Водку жрать научились, а мужик кроме этого никакой. Прошлый раз Васька Коршунов просит: "Дядь Иван, дай трояк до завтра". А в гости зайдешь, у бабы рубль просит, чтобы бутылку купить. Мужик, едри твою в корень!
– А вот гляди у меня!
– Караваев вытащил из бокового кармана пиджака пачку замусоленных десяток.
Видал? То-то! Приди ты, к примеру, ко мне - напою и накормлю.
– Так оно так, - поддакнул дед Савелий.
– Дочка вот тоже с зятем. Не батьке
– Картошки, мясца!
– передразнил Караваев.
– А тыщу не хошь? Мой Колька прикатил летом. Тыщу дай, очередь на кооператив подошла.
Он вдруг по-собачьи ощерился:
– Накось, выкуси! Десять не хочешь? Заработай, гад ты этакий!.. Так ты знаешь, что он сказал? Я, говорит, когда-нибудь придушу тебя, батя. Ты понял, нет? За тыщу, батьку родного!
Караваев разнервничался, руки дрожали и дергалось веко.
– Родителей не почитают, старых не признают. Куда - а! Слова не скажи поперек. Щас- в морду, а то ножиком норовит, - пожаловался дед Савелий.
– Во-во! Осатанели совсем. Я, говорит, дед, пашу, на мне колхоз держится, - передразнил кого-то Караваев.
– Это пока в Армию пойдет. А там, прощай колхоз, - заметил дед Савелий.
– Так что, девоньки, женихов в городе ищите. Нашинские-то ненадежные теперь.
– Так ваши-то, которые ненадежные, у нас в городе все, - заметила Валька Лазарева, а Света добавила:
– Разбирайтесь теперь, какие ваши, какие наши. Одинаково водку пьют.
– За кого ж замуж выходить будете?
– поинтересовался дед Савелий.
– Что ж, совсем трезвых что-ли не осталось?
– вступилась за ребят Надя Щеглова.
– Верно, девоньки, хороших-то больше, Это пьяницы нам только чаще примечаются, потому как, хороший - дело обыкновенное, а пьяница - вроде бельмо на глазу, - утешил девушек дед Савелий ...
Девушки поужинали, помыли посуду. Надя Щеглова подмела в избе, а Савелий и Караваев все еще сидели за столом, злобствовали непонятно на что и попутно ругали за нерадивость председателя: скотина, мол, в коровнике по колено в навозной жиже, а техника сплошь и рядом под открытым небом. Девушки легли спать и, засыпая, все еще слышали задиристый тенорок деда Савелия и недовольный рык Караваева.
Утра стояли уже холодные. Осень вступала в свои права. Над рекой плыл туман, стелился по земле, отчего казалось, что река затопила берега, и деревья тоже стоят в воде. Хозяйки варили обед, и над трубами вился дымок. Где-то залаяла собака, промычала корова, звякнули ведра, перекликнулись женщины. Деревня проснулась. Наступали те благодатные предутренние часы, когда трудно заставить себя встать, так спать хочется, но именно в эти ранние часы проявивший мудрость получает заряд бодрости на весь день, наполняется восторгом и жаждой деятельного труда; и в эти часы человек, наверно, как никогда близко стоит у порога раскрытия тайны бытия и резрешения вечного вопроса смысла жизни.