Барон Семитьер: Мясорубка
Шрифт:
Раффлз ухмыльнулся:
– Синебородый граф. Его славный предок воевал вместе с Жанной из Арка. К самому же Лавалю де Бриену у нашего Управления уже не единожды возникали вопросы. В его особняке, в коммуне Обервилье, даже проводились обыски в связи с пропавшими без вести слугами. И каждый раз - ни единой улики, которая позволила бы обвинить графа.
Барон почесал переносицу:
– Н-да. Раффлз, как только приедете на службу, сообщите мне с посыльным его адрес. Я наведаюсь к нему без официального уведомления. И поищите, где проживает его кухарка. К ней наведаться тоже не помешает.
Ландолет рявкнул
В центре площади возвышался деревянный помост, обложенный вязанками хвороста, чьи сухие ветки трещали под ветром, предвкушая пламя. Над толпой витал гул — смесь шепота, молитв и проклятий. Старуха в черном платке, сжимая четки, бормотала "Отче наш", ее губы дрожали, а глаза блестели от слез и нескрываемого восторга. Рядом молодой парень, подмастерье с угловатым лицом, выкрикивал что-то гневное, размахивая кулаками, пока его товарищи поддакивали, подогреваемые дешевым пойлом и общей лихорадкой.
Толпа дышала, двигалась, шевелилась, словно единое существо, подчиненное предвкушению казни. Из ворот резиденции показался осужденный, конвоируемый гвардейцами в алых мундирах с золотыми галунами. Сейчас в его фигуре в лохмотьях, с руками, связанными за спиной и окровавленным лицом, было невозможно опознать самовлюбленного, пафосного доктора медицины. Гул перерос в рев. Кто-то плевал в его сторону, кто-то крестился, а дети, забравшиеся на плечи отцов, тянули шеи, чтобы лучше разглядеть "еретика". Его лицо, изможденное и бледное, с багровыми следами побоев, оставалось неподвижным, словно он уже покинул этот мир, бросив тело на прокорм огню костра. Взгляд Франка был пустым и отстраненным.
“Опиум”, — со знанием дела шепнул инженер-сыщику Барон.
Гвардейцы в алых мундирах, чьи штыки сверкали в тусклом свете, расталкивали толпу, прокладывая путь к костру. Прелат Бергнар, грозный и властный, вышел следом, его сутана колыхалась, как черное знамя. Он поднял руку, и гул стих, сменившись зловещей тишиной, в которой слышался лишь скрип дерева, к которому веревками было притянуто тело. Факелы приблизились к хворосту, и первые языки пламени лизнули сухое дерево, вызвав восторженный вздох толпы. Пламя росло, пожирая плоть, как зверь, мучимый неутолимым голодом. Оно не знало ни добра, ни зла. Просто уничтожало предложенное ему топливо, оставляя лишь серый пепел, снежинками кружащийся над толпой.
Этот сброд — любопытные, праведники, садисты и обычные зеваки — стоял, замерев, в ожидании зрелища, где смерть становилась единственным актером на театральной сцене. Площадь ожила, пропитанная дымом, жаром и человеческим безумием, а Красный дом, молчаливый и равнодушный, взирал на все это своими пустыми окнами, словно древний судья, давно утративший интерес к приговору.
Раффлз пробился сквозь недовольно ворчащую толпу к инквизитору. Его лицо раскраснелось от жара и гнева:
– Гийом Бергнар! Вы солгали
Прелат злобно расхохотался:
– Вы решили пугать слугу Божьего недовольством простого смертного?
– Он ткнул своим толстым пальцем в небо. — Пока я жив и милостью его преосвященства кардинала являюсь уполномоченным защищать Республику от проделок слуг Сатаны, вам нечего мне предъявить. Щенок!
Последнее оскорбление священник буквально выплюнул в лицо командана Управления безопасности.
– Пока вы живы - да.
– Раздался из-за спины Раффлза спокойный, вкрадчивый голос Барона.
Ги Бергнар побагровел:
– Ты, ничтожный червь, укрывающий ведьму, смеешь мне угрожать? Думаешь, я забыл о тебе, проклятый некромант? Скоро ты предстанешь перед коллегией престола за свои деяния. И за эти угрозы тоже ответишь сполна!
В ярости инквизитор буквально брызгал слюной, в то же время Семитьер оставался совершенно невозмутимым:
– Полноте, святой отец. Какие угрозы? Я на вашей стороне и лишь хотел своими словами указать жандарму на его место. До тех пока вы живы, вы неуязвимы для любых нападок. Да как он вообще посмел обвинить такого великого человека во лжи? Его скудного умишка даже не хватает на то, чтобы понять простые вещи: подсудимый потерял сознание, а вы из-за усталости подумали, что он умер. Досадное стечение обстоятельств. Я переживаю за вас, прелат! Судя по нездоровому цвету лица, ваше сердце не в лучшем состоянии. Вы бы обследовались что ли. Например, в госпитале Отель-Дье. Рекомендую настоятельно. Оттуда чудесный вид на собор Богоматери. Желаю здравствовать, прелат!
Раффлз так оторопел от происходящего, что когда Барон схватил его под руку и силой потащил в сторону, даже не сопротивлялся. Уже сидя в ландо и опустошив заботливо поднесенную Семитьером флягу, он жалобным голосом спросил:
– Барон, как вы могли? Я считал вас своим напарником и даже больше того…
Могильщик расхохотался:
– Очевидно, сильный стресс влияет на те части мозга, что отвечают за чувство юмора. Раффлз, дружище, вы совершенно неспособны отличить искренность от сарказма. И это плохо. Давай-ка мы отвезем вас домой. Вам необходимо поспать.
– Но зачем вы говорили Бергнару все эти ужасные вещи?
– Есть у меня одна идея. И чтобы воплотить ее в реальность, мне было крайне важно, дабы мою, полную искренней заботы речь услышали как можно больше людей. Поверьте моему опыту, Франсуа, скоро жизнь прелата очень сильно изменится.
– Опять ваши трюки с черным колдовством?
– Отнюдь. Но одно могу сказать точно - повеселимся мы знатно. Лютен, друг мой, будьте так любезны, на Сен-Поль. Доставим домой жертву моего неслыханного коварства.
***
Остаток вечера Гведе провел за телефонным аппаратом. Когда, наконец, он закончил говорить и уселся в кресло со свежим выпуском газеты, в гостиную неслышным шагом вышла Роза. Немного помявшись, она подошла к могильщику:
– Господин Барон, вы позволите задать вам один неуместный вопрос?
– Извольте.
– Вы слишком добры к нашей семье. Помогли отцу выйти из застенков, взяли меня на работу. Тратите на нас деньги. Я очень боюсь обидеть вас, но я не могу понять, зачем?