Беатриса в Венеции. Ее величество королева
Шрифт:
О соблазнительной женщине на картине он часто задумывался; молодая кровь начинала закипать в одиночестве. Но и красавица, и сама картина более не появлялись; хотя ему по временам и мнилось, что то был не бред, — но что пользы.
Однажды доктор обнадежил Рикардо, что не завтра, так послезавтра его выпустят: и раны залечены, и особа, ему покровительствующая, должна вернуться с часу на час в Неаполь.
Наступила ночь. Калабриец давно крепко спал. Лампада лила мягкий свет на всю комнату, заботливо поставленная около его кровати ширма скрывала
Царила глубокая тишина.
Эту тишину внезапно нарушил тонкий, как отдаленный писк цикады, скрип двери за гобеленом. Гобелен приподнялся и опустился за вошедшей в комнату женщиной. Беззвучно пройдя освещенное лампадой пространство, она приблизилась к кровати, где было полутемно, и быстро, осторожно, почти не дыша, насыпала из какого-то крошечного золотого флакончика небольшую щепотку белого порошка в пустой стакан, стоявший на столике.
Она была облечена в легкую черную весталку (так называли тогда капот-накидку), руки были обнажены, на пышные белые плечи спадали не менее пышные светлые волосы, вишневые губы горели и трепетали, глаза искрились страстью.
Рикардо спал. Его античный торс, руки, голова и черные кудри разметались по мягким белым подушкам... Он почувствовал, что чьи-то губы прильнули к его губам, чьи-то руки мягко обхватили его тело... Что это? — наяву или во сне... Он очнулся, открыл глаза. Это не может быть бредом, как в первую ночь: ведь он теперь здоров... Он громко воскликнул:
— Вы! Это вы пришли?
И слегка отстранился от женщины, чтобы лучше разглядеть ее.
— Говорите как можно тише, — даже не прошептала, а словно продышала она.
Сон то или нет, но Рикардо почувствовал, что его охватывает страстное блаженство от прикосновения ночной гостьи.
— Это я ваш портрет видел в первую ночь на стене? Потом его убрали?
— Нет, нет...
— Но такое сходство! Вы — та маска, которая просила меня в маскараде проводить ее.
— Да, да... Только тише...
— Я помню. Я и тогда подумал, что вы красавица. Но теперь, когда я могу любоваться вами... Я и представить себе не мог...
Лаская руками ее пышные волосы, он еще несколько отстранял от себя ее лицо, чтоб упиться его красотой.
— Если б я раньше, после маскарада, видел вас, как теперь, и меня бы убили за вас, я бы был уже счастлив и вознагражден, — повторял пылкий юноша. — Отчего же вы раньше не навестили меня?..
Женщина опять склонилась к нему и нежно ласкала его своими маленькими ручками.
— Вы были ранены, больны... я не хотела вас тревожить, знала, что вам необходимо избегать всякого, самого ничтожного волнения.
— Понимаю... Боже, здесь почти темно... А как вы должны быть дивно хороши в солнечном свете... Скажите мне, кто голубая маска, которая была с вами?
— Моя камеристка.
Ответ был лаконичен и почти резок. Он несколько удивился: в маскараде из-под голубой маски он слышал словно знакомый голос. Пурпурное домино, как ему помнилось, назвала свою
— Скажи же, скажи, кто ты? Имя я хочу знать.
— Я тебе нравлюсь? — спросила она с улыбкой, которая словно все вокруг осветила.
— Да, да. Ты дивно хороша...
— Ну и зови меня, как хочешь: наслажденьем, страстью, любовью...
— О да!.. Наслажденье, страсть...
— Отчего ты недоговариваешь: любовь?.. Или ты любишь другую...
Когда она произнесла эти слова, ее верхняя, чуточку выдающаяся вперед губа задрожала, и в голубых глазах, столь нежных в мгновения лобзаний, промелькнуло какое-то ехидное выражение хищного зверя.
— Любовь! — тихо произнес молодой человек, задумавшись на несколько секунд и чуточку отстранив свое лицо от своей соблазнительницы. — Да, и любовь!.. Нет, меня никогда никакая женщина не любила, — добавил он с истинно калабрийским лукавством, хотя и сказал правду. И сейчас же сказал:
— Конечно, жизнь моя беспорядочная. Многим женщинам я нравился, многие нравились мне... Но любить? Нет, любви не было.
И смолк в страстном забытьи, опьяненный возобновившимися ласками незнакомки, чувствуя, что ее взгляды пронизывают всю его душу.
— А меня ты будешь любить? Всегда?.. Любовь на жизнь и на смерть?
— Да, на жизнь и на смерть.
Она словно боролась с собой, боясь слишком ясно высказаться, и произнесла твердым голосом:
— Только смотри, остерегайся... Моя любовь из тех, что убивают человека, но могут и возвысить его. Она как солнце: и сжигает, и благодетельствует.
— Что мне за дело — жизнь, смерть, ад, рай — все равно! — воскликнул совершенно порабощенный страстью юноша.
— Вот таким, именно таким я представляла себе тебя... Таким я хотела тебя! — отвечала она, вся трепещущая от вожделения.
Сколько протекло часов, они сами не могли бы сказать. Часы блаженства обращаются в секунды. Секунды страданий обращаются в годы, в вечность.
— Ты хочешь пить? — нежно спросила она, когда оба поуспокоились.
Он, приподнявшись на локте, жадно любовался этой мраморной статуей, которая еще трепетала любовью.
— Ты хочешь пить? Вот я вижу на столике стакан и бутылку токайского. Ты любишь это царственное вино?
Она встала.
— Дай, — прошептал он, — все, что от тебя, прекрасно...
Она подала ему розовый стакан и бутылку, он налил вина.
— Прежде выпей ты, — предложил он.
— Нет, пей ты.
— Нет, ни за что не буду прежде тебя, моя радость.
— А я говорю: пей... Я так хочу. — И в ее голосе звучало настойчивое приказание.
— Не сердись же. Какая ты горячая! — несколько изумленно отозвался Рикардо. — Знаешь, и я тоже умею сердиться. Я и с женщинами умею быть настойчивым мужчиной.