Бег времени. Тысяча семьсот

Oh panic

Но как бы то ни было, все сказки рано или поздно подходят к концу, поэтому Гвендолин отстранилась от Гидеона и, грустно улыбнувшись, повернулась к выходу. Она прекрасно понимала, что в любой момент на нее может накинуться совесть, что в любую секунду на нее обрушится стыд - Бенедикт все еще не уходил на задний план, а это значило, что она только что совершила аж несколько ошибок за один раз.

– Нам и вправду пора возвращаться, - и черт же ее дернул устроить это суаре, - Он будет в ярости.

Он

последовал за ней к выходу на яркий свет множества свечей, отражающихся в зеркалах, мраморе, полировке и сусальном золоте мебели. Люди уже были навеселе, вовсю хохотали, жеманничали, кто-то уже исполнял на клавесине менуэт для нескольких танцующих пар. Одна парочка все-таки заметила появившуюся хозяйку дома, а следом за ней незнакомого графа, от чего они тут же захихикали и перемигнулись между собой. «Черт! Заметили», - пронеслось в голове Гидеона, огорчившись, что подпортил репутацию Гвендолин. – «Теперь о нас точно пойдут слухи, как о любовниках!». Но тут же настроение поменялось, появилось сладкое ощущение мести для ее мужа.

Пройдя в гущу людей, он увидел, как Гвендолин направилась к супругу. В этот же момент к де Виллеру прилипла очередная дама, кажется леди Ланкашир, которая своим телом закрыла весь обзор для Гидеона, наблюдавшего за Гвендолин и графом.

Гвендолин даже не заметила, как Гидеон отстал, все, что она могла видеть - это разъяренные глаза Бенедикта. Он стоял у стены, всячески игнорируя томные взгляды рядом стоящих дам. Когда же они увидели графиню, их взгляды тут же стал враждебным и они поспешили ретироваться.

– Где ты была?
– сквозь зубы спросил он, пылая от ярости.

– В галерее, - просто ответила она, хотя прекрасно понимала, что тем самым лишь сильнее вызовет ярость.

– С ним?

– Да.

Гвендолин даже на секунду испугалась, когда увидела, как сильно Бенедикт сжал кулаки. С трудом оторвав взгляд от побелевших костяшек, она вновь посмотрела на мужа. Ведь если она ничего не сделает, начнется драка. Поэтому она приблизилась к мужу и, обхватив его лицо руками, заставила посмотреть ей в глаза.

– Всего лишь разговор.

Бенедикт ей не поверил, хотя очень хотел бы. Но руки все-таки разжал, чтобы обнять за талию и поцеловать ее. Гвендолин тут же вспыхнула, понимая, что он пытался разозлить Гидеона, но эта приятная сладость, столь отличная от страсти Гидеона, действовала на нее лучше всех успокоительных. Его губы давали ей ощущение свободы и спокойствия.

А Гидеон тем временем пытался ненавязчиво отделаться от леди Ланкашир, которая закрыла ему весь обзор.

– Граф, слышала от леди Бенфорд, что вы готовитесь совершить постриг? Неужели вы готовы отречься от бренного мира ради духовности? – она игриво улыбнулась, строя глаза и делая па веером.

– Ну, зная ваш… то есть наш век, - Гидеон отклонился в сторону, заглядывая за спину леди Ланкашир, и увидел, как Бенедикт обнимает Гвендолин за талию и собственнически целует в губы, вызывая пару возгласов одобрения

со стороны друзей и смешки дам. От этой картины у де Виллера непроизвольно сжались кулаки от ярости и чувства ревности. Первый порыв был ворваться в их круг и «отлепить» Гвендолин от графа. А потом можно устроить драку. Его мысли отвлекли лишь, когда леди Ланкашир прикоснулась к его лицу кончиками пальцев, напоминая о своем присутствии и, невольно, о прикосновении к лицу других, более желанных рук.

– Вы не договорили? – Гидеон смотрел на белое напудренное лицо дамы, а перед глазами стояли целующиеся Бенедикт и Гвендолин. – Так вы готовы отречься от бренного мира, пожертвовав главным наслаждением – любовью к женщине?

Гидеону пришлось собрать всю свою волю и остатки разума, - а после сегодняшнего суаре у него точно мозги превратились в желе! – пытаясь сосредоточиться на ответе и хладнокровии, если такое понятие все еще применимо к нему.

– В нашем веке, по-моему, многие аббаты, посвятившие себя Богу, щеголяют не хуже светских людей в пудре и в мушках. И, как мне знается, многие из них вовсе не проповедают в салонах куртизанок закон Божий.

– Хм… Может вы и правы. Но я не знаю таких, - произнесла лживо леди Ланкашир, показывая своим видом, что, наоборот, знает порядочно аббатов, которых сан не удерживает от соблазнов. Гидеон уж было направился к Гвендолин, чтобы напомнить ей, что ему осталось присутствовать здесь только час, и чтобы контролировать ее супруга в поцелуях, как подошла другая дама. Гидеон уж было хотел грубо высказать, чтобы не цеплялась, как увидел, что сам Бенедикт, гневно смотря в глаза, направился к нему. Де Виллер встретил с вызовом взгляд соперника, внутренне готовясь к вызову на дуэль.

Гвендолин шла следом за мужем, откровенно перепугавшись от его грозной фразы “Теперь с ним буду говорить я”. Ей совершенно не хотелось становиться причиной чьей-то драки, особенно если вся вина, в принципе, лежит только на ней самой.

– Я хотел бы поговорить с вами, граф Велидер, - стараясь оставаться спокойным, а не кинуться на парня со шпагой, произнес Бенедикт. И добавил со слабо скрытой иронией, - Если вы не возражаете.

Даже не дожидаясь ответа, Бенедикт схватил свою жену и решительным шагом направился через залу, по пути откровенно игнорируя людей. Ревность заставляла в нем гореть каждый нерв, каждое чувство мгновенно зажигалось и превращалось в одну мысль.

Когда за ними осталась большая часть людей, и они оказались в более-менее пустующей части залы, Бенедикт остановился возле камина, отчего Гвендолин резко врезалась в его широкую спину. Двое мужчин, увидев серьезное лицо графа и не менее суровое лицо графа Велидера, поспешили отойти подальше в сторону, чтобы дать мужчинам поговорить tet-a-tet, без компрометирующих их слушателей.

– Теперь я хочу знать все, - решительно сказал он, оборачиваясь к застывшим Гвендолин и Гидеону, - Что вам здесь нужно?