Бельгийский лимонад
Шрифт:
— Давайте, я вам фотокопию этого документа сварганю, — предложил Бовину. — А то посмотрите, он у вас на ладан, что называется, дышит.
— Да, пожалуй, — согласился тот, вновь потянувшись к пачке с сигаретами. — Если, конечно, не затруднит.
Овсянников, опасаясь, как бы хозяин не передумал, быстро нащелкал несколько кадров, пообещав фотокопию передать через Меньшова.
Бовин проводил их до двери, сказав, что останется дома, поскольку в институт сегодня уже нет нужды возвращаться.
Когда вышли на улицу, Меньшов, прежде чем сесть
— Ну, и как вам весь этот спектакль?
— Не знаю, что думать, — признался Овсянников. — Вдруг да не спектакль?
— У меня, конечно, тоже стопроцентной убежденности нет, но тень на ордене появилась.
Овсянников поколебался, потом все же решился попросить:
— Борис Николаевич, доверьтесь с этим делом нам, мы все выясним, потом поставим вас в известность. А пока хотелось бы, чтобы к этому эпизоду не привлекалось внимания. И вообще лучше бы сейчас Бовина оставить в покое, не наседать на него.
Из «Дела об ордене»
«Дубликат
ПРЕДЪЯВИТЕЛЬ СЕГО ефрейтор Бовин Василий Иванович
НАГРАЖДЕН приказом по 329-й стрелковой дивизии № 0134/Н от 18 ноября 1944 года
ЗА ОБРАЗЦОВОЕ ВЫПОЛНЕНИЕ БОЕВЫХ ЗАДАНИЙ КОМАНДОВАНИЯ НА ФРОНТЕ БОРЬБЫ С НЕМЕЦКИМИ ЗАХВАТЧИКАМИ
ОРДЕНОМ «Отечественная война» II степени
ОРДЕН за № 331120
Командир 344-го артиллерийского полка гвардии полковник — Болдышев
Начальник штаба полка гвардии капитан — Дорошев».
«Начальнику отдела наград Главного управления кадров Министерства обороны СССР
Просим проверить, награждался ли в 1944 году орденом Отечественной войны II степени Бовин Василий Иванович, ефрейтор, 1924 года рождения, уроженец г. Орла, служивший в указанное время в 344-м артиллерийском полку. Просьба выслать в наш адрес копию наградного листа.
Начальник отделения УКГБ по Н-ской области — подполковник Шуляков».
«Председателю Совета ветеранов
Орден Отечественной войны я не выкидывала, это я сказала, чтобы досадить мужу, мы с ним были в ссоре. Этот орден был в нашем доме, но за годы 58-60 был потерян. Я думаю, его потеряли дети, т.к. мы жили с соседскими детьми...
Бовина».
«Директору института,
секретарю парткома института
Институтский Совет ветеранов Великой Отечественной войны считает необходимым пересмотреть кандидатуру докладчика на торжественном заседании, посвященном Дню Победы. Тов. Бовин не имеет на это морального права из-за постыдно халатного отношения к боевым наградам.
Председатель Совета — Меньшов».
Вопросы к анкетам
На плечах у Владимира Константиновича
Не счел себя вправе отойти, пусть все это и представлялось неким недоразумением, которое вот-вот разрешится. И не потому только, что был повязан обязательством перед Меньшовым, нет, его побуждало к тому правило, давно ставшее подсознательным: не проходи мимо мелочей, они часто бывают кажущимися.
Когда Шуляков доложил по внутреннему телефону о результатах визита, который накануне нанесли Бовину Овсянников с Меньшовым, Голиков понял, что странности в поведении обладателя ордена теперь будут сидеть в печенках до того часа, пока от тени, упавшей на орден, не останется следа. Спросил:
— Что лаборатория обещает, Валентин Кириллович?
— Если бы у них только овсянниковская пленка в работе была! — вздохнул Шуляков. — Но вообще-то теплится надежда после обеда получить позитив.
— В таком случае есть предложение не тянуть, а сегодня же и собраться. Как только Юрий Петрович возьмет снимок, заходите, я до конца дня на месте.
Обстоятельства, однако, распорядились по-иному, в этот день собраться не удалось. А к новому дню в истории с орденом еще прибавилось сомнений. На них и сосредоточилось главное внимание, когда начали совещаться.
Кабинет у Голикова трехшаговый: три шага вдоль, три — поперек. На этой территории — письменный стол, торцом к нему — столик для «малых совещаний» с двумя стульями по бокам, у стены напротив — добавочный рядок стульев для «больших сборов».
Сегодня сбор был малый, но Овсянников не последовал примеру Шулякова, расположившегося за совещательным столиком, а сел у стены. Голиков сказал ему, усмехнувшись:
— Вы у нас главный докладчик, Юрий Петрович, а садитесь как бедный родственник.
— Какой я докладчик! — вздохнул Овсянников. — Для доклада конкретные предложения нужны, а я пока только поставщик сомнений.
— Не сомнений, а фактов, — поправил Шуляков, растирая пальцами запавшие подглазья, где скопилась застарелая усталость. — Сомнения — это уже следствие, наша с вами реакция на факты. Да, реакция на факты. У каждого, естественно, своя.
Надел очки, подержал перед ними принесенную с собой сплющенную картонную папку, взял из стаканчика на столе у Голикова красный карандаш, вывел на обложке: «Дело об ордене». Положил папку перед Голиковым.
— Не люблю пророчествовать, но боюсь, как бы эта папочка не превратилась в пухлый том.
У Голикова едва не вырвалось — «Типун вам на язык!». Сдержав себя, невольно поглядел на подполковника, сдвинувшего очки на лоб и сразу ставшего похожим на школьного учителя, только что закончившего диктант. Умудренного жизненным опытом учителя, который зрит на три аршина в землю.