Белый, белый снег… (сборник)

Александров Александр Валерьевич

Вспомнилось, как много лет назад снег сыграл со мной злую шутку. Один раз – когда сломалась лыжа и я едва выбрался из этого глубокого, местами почти по грудь, снежного моря… А второй раз, когда ставил капкан на волка и случайно задел уже взведенный сторожек. Капкан сработал, зажав в железных тисках сразу четыре пальца. Что в такой ситуации делать? Ставишь капкан на твердую опору и, наступив ногой на стальную пружину, разжимаешь тиски. Все, казалось бы просто, если только ты не в заснеженной зимней тайге… Огляделся я, а вокруг ни пня, ни деревины поваленной. Про землю я уж и не говорю – все под снегом. Тут у меня сердечко немного екнуло. Мороз градусов двадцать, пальцы зажаты так, что уже онемели, счет идет на минуты… Попробовал я отжать пружину одной рукой – бесполезно. Попробовал поставить капкан на лыжу и надавить другой ногой. Но лыжа сразу ушла под снег… Отчаяние овладело мной. Я метался туда-сюда, пытаясь освободиться от безжалостных тисков. Минуты таяли, вместе с ними уходила из пальцев жизнь. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы на мое счастье не подвернулась мне надломленная старая сушина. Оперев на нее капкан, я сумел таки отжать ногой тугую пружину и спасти свои, почти безнадежные пальцы.

Из леса на дорогу выскочил Абрек, отряхнулся от снега и, заметив меня, приветливо замотал скрученным

в калач пушистым хвостом.

Пес подбежал, ткнулся мокрым холодным носом в руку. Я погладил его по голове.

– Ищи, Абрек, ищи!

Собака послушно сунулась в заросли и пошла вдоль дороги.

Вдыхая свежий морозный воздух, я не уставал восхищаться – какая чудная выдалась пороша. Любой следок – как печатный… Вот белка прошла, вот горностай наследил, а вот – куница пробежала.

Азарт охотника наполнял душу радостью. Как в старые добрые времена опять я был наедине с природой. И снова все во мне ликовало.

– Фр-р-р!.. Фр-р-р-р-р!

Сбоку поднялся выводок рябчиков. Один дымчато-серый петушок сел на припорошенную снегом рябину, совсем рядом с дорогой. Осторожно, стараясь не делать резких движений, я стянул с плеча ружье.

– Гав! Гав! – звонко пролаял Абрек, почуяв запах дичи.

Я не успел толком прицелиться, как рябчик, вспугнутый собакой, шумно захлопал крыльями и исчез. Спустя мгновение, только ветка с осыпающимся снегом, слегка покачиваясь, напоминала о нем.

Вообще, конечно, зверовая лайка не должна была реагировать на птицу. Это считается недостатком. Но как тут удержаться, когда волнующе пахнущая дичь вылетает буквально из-под носа… Да и Тимка, судя по всему не очень-то в этом отношении воспитывал свою собаку.

На минуту из-за туч выглянуло солнце. И лес сразу ожил, заиграл скупыми зимними красками. Ярче зазеленели хвоей сосны и ели, оттеняя девственно-белый свежий снег. Легкие сиреневые тени мягко заструились по земле. И на запорошенных кустах дикого шиповника яркими красными огоньками вспыхнули ледяные, насквозь промороженные ягоды… Я мимоходом сорвал одну из них, бросил в рот. Кисло-сладкая холодная мякоть напомнила знакомый, давно забытый вкус.

Дорога свернула к болоту и пошла вдоль него, огибая по краю. Редкие сосны с рыжими стволами хранили безмолвие. На белом снежном полотне отчетливо были видны свежие наброды глухарей. Наклонившись над следом, я приложил к отпечатку раскрытую ладонь. Большой, средний и мизинец легли как раз по трафарету, оставленному птичьей лапой. Я покачал головой – вот так птичка!

– Гав! – подал голос Абрек.

Да я и сам понял, что птицы где-то рядом. Свежий помет еще не успел замерзнуть.

Сделав пару шагов, я встал, как вкопанный. Отовсюду, слева и справа, с оглушительным шумом стали слетать глухари. Огромные черные птицы взлетали с таким грохотом, что, казалось, будто падают сваленные ветром деревья.

Четыре или пять глухарей поднялись с земли. Два из них сели неподалеку… Абрек бросился туда, голосом подавая знак, что видит дичь. Я хотел идти к нему, в болото, но неожиданно услышал: «Гэг! Гэг! Гэг!» Звуки, чем-то похожие на гусиный гогот, только более резкие и отрывистые, исходили со стороны леса. Осторожно повернувшись, я увидел на фоне белых заснеженных деревьев черный силуэт глухаря. Он был достаточно близко. Отчетливо можно было рассмотреть подрагивающую в такт тревожным звукам «бородку» из перьев, на длинной, настороженно вытянутой шее; темно-красные широкие брови…

Я вспомнил, что у меня в одном стволе пуля, а в другом – мелкая дробь на рябчика. Надо было поменять патрон… Аккуратно, насколько это было возможно, я сдвинул вправо «флажок» замка и ружье бесшумно открылось. Потихоньку достав из подсумка патрон, я поменял заряд в левом стволе, вставив вместо «четверки» «нулевку». Потом так же медленно и бесшумно закрыл ружье и поднес к плечу.

Все это время глухарь беспокойно «гэкал», напряженно вытягивал шею, но никуда не улетал. Нас разделяло метров двадцать, не больше. Мне снизу хорошо было видно сидящую на ветке птицу, а глухарю сверху – наоборот… Заснеженные ветви надежно скрывали меня и он, не видя меня полностью, мог лишь угадывать опасность.

Прицельная планка и мушка совместились, как надо; я навел стволы на черный силуэт, слегка задержал дыхание… «Бах!» – сухо хлопнул выстрел. Глухарь сорвался и, ломая ветви, полетел вниз.

Меняя на ходу стреляный патрон, я подбежал к добыче, поднял с земли тяжелый трофей. Ликование и радость переполняли меня.

На выстрел примчался Абрек. С веселым лаем принялся скакать вокруг, по-своему поздравляя с удачей. Я убрал глухаря в рюкзак и бросил псу кусок пирога – пусть тоже порадуется.

Самое время было попить чайку. Я нашел подходящее место и запалил костер. Срубив небольшую березку, соорудил «таган», потом воткнул его рядом с костром и повесил на него котелок, доверху набитый снегом.

Присев на валежину, я отрешенно смотрел на языкастое жаркое пламя… Рядом, под раскидистой густой елью, где снега было совсем мало, пристроился Абрек. Предварительно он лапами расчистил все до основания и улегся на сухую, взрытую когтями землю.

Тишина… Слышно было только, как умиротворяющее потрескивают в костре дрова, да где-то далеко каркает ворон. Ветер совсем стих и ни одна веточка на деревьях не шевелилась. Все вокруг замерло и, казалось, даже время остановилось. Я расслабленно созерцал открывшийся мне неброский лесной пейзаж и думал о вечном. Сколько же лет здесь ничего не менялось? Век за веком шли чередой, люди рождались и умирали, рушили города и отстраивали их заново, опускались на дно океана и поднимались в космос… А тут все было по-прежнему. И сейчас, и сто лет назад – то же болото, то же безмолвие, то же серое низкое небо…

Костер прогорел, надо было двигаться дальше. Я достал карту, посмотрел и прикинул, что до избушки Виктора, где мы должны были встретиться с Тимкой и Борисенком, оставалось не так уж много. Каких-нибудь пять или шесть километров. Час ходьбы…

После чаепития и удачной охоты настроение было прекрасным. Не испортили его даже внезапно подступившие сумерки. В любом случае я рассчитывал добраться до избушки засветло.

Поднявшись на пригорок, где деревья были пореже, я увидел такую картину: высокая береза, с вырванными наполовину корнями, наклонясь, стояла бок о бок с могучей сосной. Причем сосна, как бы поддерживала, привалившуюся к ней, соседку…Очевидно летом здесь бушевал ураган и сильный ветер почти уронил большую березу. Но, падая, она зацепилась стволом и ветвями за стоящую рядом сосну.

Я заметил, что черная пожухлая листва была только на нескольких ветках. С других она благополучно облетела. А это значит, что дерево не погибло… Пройдет время, береза снова укоренится, и вновь зазеленеет молодыми клейкими листьями. Только теперь ветви обоих деревьев так и останутся навсегда

переплетенными. И когда придет срок, они упадут вместе.

Сумерки потихоньку брали свое. Уже не так различимы были отдельные деревья, уже снег сделался блекло-серым и в воздухе появилась та особенная вечерняя свежесть, вдохнув которую, так хочется побыстрее к теплу, туда, где тебя ждут.

Я спустился в ложбинку. Бежавший впереди Абрек вдруг остановился… Настороженно поведя чутким носом, пес предупреждающе зарычал.

– Р-р-р-р…

Впереди темнел густой мелкий ельник, вплотную подступающий к самой дороге. Абрек, осторожно ступая, как по струне, двинулся в эти заросли. Нырнул под снежный полог – и пропал.

Что почуял он там? Кого заприметил?.. Я внимательно слушал звенящую тишину.

– Аф-аф!.. Аф-аф! – низко, незнакомо залаял пес.

Холодок пробежал по спине. Неужели… Быстро скинув с плеча ружье, я заменил дробовой патрон в левом стволе пулей. В другом стволе пуля уже была.

– Аф! Аф! Аф!.. Аф! Аф! Аф! – все настойчивее лаял Абрек.

Я стоял и не знал, что делать. Идти на лай – бессмысленно. Что ты увидишь в таких зарослях? Да еще снегом запорошенных… Идти дальше по дороге – тоже как-то… Непроходимый ельник прямо у обочины. Если что – и ружье вскинуть не успеешь.

А между тем смеркалось все сильнее. Надо было что-то решать… Еще двадцать минут – и совсем стемнеет.

Я переломил ружье, достал пулю, а взамен вставил старый дробовой патрон. Из тех, что не жалко… Абрек лаял, крутясь на одном месте.

– Э-эй! – крикнул я. – А ну, пошел!.. А-а-а-а-а!

И выстрелил из ружья в воздух. Потом, быстро выкинув стреляную гильзу, тут же вставил пулю… Прислушался.

Лай стал уверенно отдаляться. Я двинулся вперед, по дороге, держа наизготовку ружье со взведенными курками.

Миновав опасную ложбину, я остановился и принялся кричать, подзывая собаку.

– Абре-е-э-эк! Абре-е-э-эк!

Звуки моего голоса с трудом пробивались сквозь мрачную стену леса.

«Только бы собаку не потерять!» – мелькнула тревожная мысль.

– Абре-е-э-эк! Абре-е-э-э-эк! – снова закричал я. – На-на-на-а-а!

И тут, к своему удивлению, увидел бегущую на зов собаку.

– На-на-на! – радостно затряс я зажатым в руке куском хлеба. – Иди, Абрек, иди!.. На!

Пес, довольно виляя хвостом, принялся уплетать горбушку, а я тем временем достал поводок и прицепил его. Теперь можно было не волноваться, что собака убежит.

Мы немного прошли, и я увидел огромные медвежьи следы. Они были прямо на дороге. Чуть дальше я заметил развороченный трухлявый пень. Очевидно, косолапый хотел там чем-то поживиться – личинками или муравьями.

Я поставил в след свой сапог, сорок пятого размера. Ступня легко уместилась в нем, и еще место осталось. Огромные когтистые отпечатки медвежьих лап внушали трепет. Особенно усиливали ощущения стремительно надвигающаяся темнота и то, что я был один. Не считая Абрека, конечно…

5

– Так, где ты говоришь, видел следы? – Борисенок отложил в сторону надраенный до блеска карабин.

– Вот здесь, в низинке, возле ручья, – я ткнул пальцем в раскрытую карту.

– Ты подумай, – изумился Борисенок. – Совсем рядом.

Он достал сигарету, прикурил от свечи. Пламя сначала затрепетало, потом успокоилось… Под потолком, на полке, прибитой к стене, горела еще одна свеча. На раскаленной печи булькало варево из глухаря.

Эта избушка была попросторнее той, где мы вчера ночевали.

Тимка резал широкими ломтями хлеб, чистил репчатый лук… Абрек отдыхал под нарами, в дальнем от печки углу. Знал, где… В натопленной избе это было самое прохладное место.

Борисенок снял с печи готовую похлебку, поставил в центр стола. Закопченным половником мы разлили горячее варево по мискам. Это было что-то среднее между наваристым супом и жидкой кашей. Но пахло очень вкусно… Рецепт приготовления был прост. Сначала отварили нарезанное крупными кусками мясо глухаря. Потом высыпали в котел два пакета вермишелевого супа, накрошили картошки и заправили луком и чесноком. Добавили немного перчику – и кушать подано!

День, проведенный на свежем воздухе, не прошел бесследно – аппетит мы нагуляли отменный. Казалось, ничего не едали вкуснее… Только ложки постукивали в тишине.

– Э-э!.. Солдатик! – с улыбкой поддел Тимку Борисенок. – Мечи пореже… А то, как по куропаткам стрелять – так мимо; а как ложкой в рот – так без промаха.

– А сам-то чего не стрелял? – парировал Тимка.

– Из карабина? Влет? По куропаткам? – Борисенок вскинул брови. – Я тебе что, Чингачгук, какой-нибудь?

Несмотря на отличный аппетит, все сразу съесть нам не удалось. Пришлось часть оставить на утро… Тимка заварил вскипевший чайник, достал кружки.

– Слышь, это… – Борисенок хлебнул обжигающего чаю. – А ты правда что ли архитектором работаешь?

– Ну, да, – ответил я, тоже прикладываясь к кружке. – А что?

– Ничего, просто интересуюсь… И что ты там проектируешь?

– Разное… В основном – дома для состоятельных людей.

– Хорошо платят?

– По-всякому… Я же не один там.

– И машина есть?

– Есть.

– Какая? – в глазах Борисенка читалось откровенное любопытство.

– Да наша… Девятка.

– Ну-у, – разочарованно протянул Борисенок. – Я думал иномарка… Архитектор, все-таки…

– Архитекторы разные бывают, – улыбнулся я его наивности. – Не все же лауреаты госпремий…Конечно, мне хотелось бы сделать что-нибудь более серьезное, значимое. Как Росси, Клодт или Монферран… Иногда я чувствую, что готов к этому. Но… Деньги нужны. Чтобы серьезные инвесторы к тебе интерес проявили. А наша фирма маленькая, некому не известная. Так, делаем что-то, на жизнь хватает – и ладно.

– Но есть же конкурсы разные, тендеры или как там их… Послал бы проект, глядишь и заметили.

– Это уже пройденный этап, – я вздохнул. – Все не так просто, дружище… Их там, наверное, никто толком и не читает…

– Значит, бесполезно?

– Не знаю… Хотя… Отправил тут один проект на рассмотрение. Глупо, конечно… Мне уже сорок лет. А я все еще на что-то надеюсь.

Я налил себе еще чаю. Пламя свечи вздрогнуло – и кривые тени запрыгали по стене.

– А чего тебя на архитектуру потянуло? – спросил Борисенок, пустив к потолку колечко дыма. – Ведь ты, вроде, говорил, что после армии в железнодорожном депо работал?

– Долго объяснять… – я отпил из кружки. – Так жизнь складывается… Архитектура и живопись – это все, чем мне хотелось бы заниматься. И, пожалуй, все, что я по-настоящему умею…

– Живопись? – удивился Борисенок. – Так ты еще и художник?

– Да…Художник и архитектор – родственные профессии. Я ведь и на архитектурный поступил, чтобы научиться, как следует рисовать. В художественную академию не решился. Побоялся, что не примут. А в архитектурный… Там ведь тоже живопись преподают.

– Почему говорят – «писать картины» – подал голос Тимка. – Рассказы пишут…

– Потому, видимо, что в этом есть что-то общее. Ведь и про фильм могут сказать – «снял картину»… Вообще, все это так близко. Искусство, одним словом…