Бешеный волк (сборник)
Шрифт:
С Гришей мы часто смотрим на вещи по-разному. Он, например, на тестах на «Айк-ю», на вопрос о том, как он относится к молодым людям, обнимающимся в общественном месте, ответил:
– Я не могу оценивать поступки людей, которые мне безразличны…
А я, чтобы не портить себе настроение, вообще не пошел на эти тесты……Но, как не парадоксально, создав в моей душе раскол – белоруска не вызвала моего отторжения. Она не заставила меня испугаться моего непонимания.
Мне понятно одно.
Если бы она была бы моей сестрой – я не дал бы ей пройти этот путь.
Если бы она была бы моей женой – мой собственный путь был бы более уверенным, а, значит, более успешным, потому, что такая женщина может сделать мужчину умнее и сильнее.
А, значит, лучше…– Скажи, старик, у тебя был с ней роман?
«Только дураки становятся
– Тогда, не понятно, зачем ты написал об этой белоруске?
Не просто же так?
– Не просто. Литературе вообще было бы проще, если бы ее не старались сделать простой……Честно говоря, я и сам понял – зачем я написал этот рассказ, только тогда, когда его окончил. Может начать с начала?
– …Не все дороги ведут в ад…
– Почему?
– Потому, что на все дороги у людей не хватит благих намерений…Дура
– Зачем ты написал этот рассказ?
– Стало интересно – что сделают со мной мои читательницы, если поймут меня правильно…
Дураки понимают все. Умный обязательно чего-нибудь да не поймет…
Нормальных женщин также много, как и нормальных мужчин. Только встречаются они реже…
Одни считают, что женское равенство наступит тогда, когда во власти будет половина женщин. Другие – что тогда, когда во власти не будет женщин вообще…
… То, что я постепенно пришел в ту фазу, когда могу заниматься тем, чем мне нравится, не то, чтобы стало для меня привычкой, но с некоторых пор не вызывает во мне приступов гордости.
Хотя то, к чему иногда приводит такая свобода – отчаяние вызывать продолжает.
Правда, не часто, но слишком уж нежданно……Когда Нина, наконец, ушла, я стоял посреди комнаты, смотрел на разобранную кровать и наспех брошенную на пол мою старую куртку-пуховик, поверх которой покрывало с кровати изображало простыню.
Впрочем, простыня, в данном случае была совершенным излишеством так, как эту ночь мне пришлось спать в рабочих джинсах, найденных в полутьме и спортивной куртке, фальшивом «Адидасе», со сломанной молнией, надетой на голое верхнее полутелье – от пояса до макушки.
Не то, чтобы мне было холодно – лето стояло теплое, да и ночевать мне в этой жизни приходилось в самых разных условиях. Одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, например, я встретил на крыше вездехода километрах с сорока севернее Воркуты – просто ощущение идиотизма ситуации уменьшало мой жизненный оптимизм как раз на величину этого ощущения.То, что в ту ночь я лег спать на пол, было совсем не первым случаем, когда я принимал правильное решение. Просто в этот раз, мое правильное решение не умножило неясности в моей жизни, а расставило все на свои места. А вот это случалось с моими решениями довольно редко.
И все-таки, когда дверь за Ниной закрылась, я почувствовал облегчение.
Почему? Я понял потом.
После раздумий средней продолжительности, занявших у меня минут этак восемь.
А, может чуть больше.
Наверное, с возрастом недостатки ума становятся почти такими же обременительными, как и его достоинства……Вряд ли стоит считать, что не слишком известный художник обладает какой-то особенной притягательной силой – просто любой художник – лицо общественное, что приводит к тому, что вокруг него находится немного больше людей, в том числе и женщин, чем вокруг инженера или совладельца продуктовой палатки.
Да и экзотика, во взаимоотношениях с художником, какая никакая есть.
Одна моя очень богатая знакомая, когда я однажды спросил ее:
– Зачем я тебе нужен? – ответила:
– У Маши любовник бизнесмен, у Глаши – предприниматель.
А у меня – художник.
И мне стало смешно, а через несколько лет – грустно.
Потому, что через несколько лет, когда мы давно уже расстались, она, под Новый год, позвонила мне из Монте-Карло и рассказала о том, что в Монако очень большой океанариум.
И мне было бы интересно увидеть его, потому, что я когда-то занимался подводным плаваньем.
Я взгрустнул, но мне стало приятно, что она помнила о моем давнишнем увлечении, о котором я сам уже постепенно стал забывать…В общем, я не слишком удивился звонку на мой
У моей непредрасположенности удивляться была совершенно реальная причина.
Дело в том, что за несколько дней до этого звонка, у меня впервые с треском провалилась выставка.
Я не подготовил выставку как следует, и бессмысленно потерял деньги на ее организации.
И так, как в моем денежном провале обвинить министра финансов России, не выходило ни с какого припеку, утешиться было нечем.
Не стоит думать, что я всегда считаю виноватым в моих неудачах кого-то другого.
Просто, я поступаю так, как поступают все люди на свете.Как следствие или как причина – настроение было не так, чтобы повеситься, а напиться или сделать ремонт – в самый раз.
На худой конец – сбрить бороду.
Но не пью я уже очень давно, после зрелого размышления на ремонт провал выставки не потянул – тут требовался целый сезон провалов, а бороду я сбрить не могу потому, что у меня маленькая безвольная нижняя челюсть – не разгуливать же по родной стране с такой челюстью без маскировки.
Вот и сидел я трезвый, бородатый, в неотремонтированной квартире и думал, не помню уже о чем – возможно, я не думал ни о чем великом, но оправданием мне может служить то, что о ерунде я не думал точно – когда зазвонил телефон:
– …Меня зовут Нина. Вы, наверное, удивляетесь тому, что я вам звоню, – уже одного этого было достаточно для того, чтобы понять, что звонит человек меня не знающий.
И дело здесь не в том, что я потерял способность удивляться – слава Богу, удивляюсь я довольно часто. Просто такими вещами как то, что мне звонит женщина, которую зовут Нина, меня удивить практически невозможно.
Вот если бы мне позвонила Маргарет Тетчер или, в крайнем случае, Анна Датская, то я бы действительно удивился.
Впрочем, в мире всегда есть место для неожиданностей.
Оказалось, что Нина прочла написанную мой повесть – приблизительно это я имел ввиду, когда говорил о том, что я теперь занимаюсь только тем, что мне интересно – повесть, опубликованную в одном не большом альманахе. Просто, я не как не ожидал, что мое очередное литературное упражнение, вызовет у какой-нибудь женщины желание познакомиться со мной.– Вот уж действительно, чего хочет женщина – того хочет Бог, – когда я высказываю эту нехитрую и неновую мысль в присутствии моего друга, поэта Ивана Головатого, тот иногда добавляет: – Если Бог сможет понять – чего же женщина все-таки хочет?..
– …Я хотела бы с вами встретиться.
Нина сделал довольно распространенную ошибку – она перепутала персонаж и его автора.
Я понял это сразу.
Но за то время, пока в телефоне звучала моя пауза, Нина повторила свои слова:
– Я хотела бы с вами встретиться.
Мне уже ничего не оставалось делать:
– Давайте с вами встретимся завтра в «Музеоне», – есть такое место в Москве, на заднем воре Дома художников.
Туда, в тень церителивского Петра, свезены памятники, оставшиеся неприкаянными, от Сталина до Брежнева.
Включая Калинина, Свердлова, Дзержинского и еще кого-то, кого можно назвать кем угодно – батькой Махно, например.
Так уж выходит, что любой период, при жизни называемый лучшим, за неимением лучшего – засылает в будущее своих «Троянских коней» в виде упражнений своявременных придворных камнетесов…– Я знаю, где находится «Музеон».
Только вот, что – я приду в форме.
– В каком смысле? – не то, чтобы я оказался озадаченным, просто, как художник, под формой я понимаю не всегда то, что понимают остальные люди.
Так же, как и под содержанием.
– Я старший лейтенант МЧС.Если учесть, что к тому моменту, Нина уже сообщила мне, что пишет стихи, то соотношение «поэзия – старший лейтенант», никак не могло поколебать моего решения встретиться с этой женщиной, и мне легко было ответить:
– Значит, я не перепутаю Вас ни с кем.
Вряд ли, завтра утром в «Музеоне» МЧС будет представлено сразу двумя старшими лейтенантами.
Не то, чтобы я не высокого мнения о военных, но совсем недавно мне пришлось разговаривать с двумя агитаторами Аграрной партии – им нужно было два пшеничных поля, подсолнуховые посадки и три трактора, осваивающие целину.
Шестьдесят на метр – каждые.
От заказа я отказался, но меня поразило, что агитаторами оказались два подполковника. Таких одинаковых, что создавалось впечатление, что они оба только что покинули один магазин «Современная одежда средней руки».
Подчеркиваю, что от заказа я отказался не потому, что заказчиками от аграрной партии были общевойсковые подполковники – от Аграрной партии, которой руководит полковник ФСБ, ничего другого ожидать было нечего – а потому, что заказ меня не заинтересовал.