Беспамятство
Шрифт:
– Страдания сильно тебя изменили за двадцать лет. Красоты не прибавили, зато ты стала ближе к природе, к изначальной человеческой ипостаси, страдания тебя очистили, мозг избавился от разной шелухи вроде рецепта фондю или формул монолитного строительства и стал способен воспринимать магнитные поля мыслей. Поэтому не смущайся, что мы беседуем без слов.
– То есть как без слов? — спросила Ольга и внезапно прикусила язык: крыса разговаривала? Не человеческим голосом, не крысиным, но все совершенно понятно.
Крыса встала на задние лапки, всей позой, а не только дрожанием хвоста выражая крайнее недоумение:
– Да разве я говорю? Ты чувствуешь мои мысли, а я твои.
– Неужели, -
– Значит, телепатия?
Ничего подобного она не замечала. Только разговор шёл как-то неестественно быстро.
– Удивляешься? не веришь? Если бы у тебя была собака, ты бы знала определённо, что она понимает тебя без слов.
Впрочем, серое создание напрасно беспокоилось, Филькино уже ничем не могло удивить Ольгу. Говорящие крысы выстраивались в один ряд с дураками-ировидцами и исчезающей с лица земли российской деревней, с жизненным укладом, описанным лишь в книжках по этнографии. Но как крыса может помнить то, чего не видела сама? Да и способен ли вообще ум животного к логическим построениям?
Ольга не успела задать свой вопрос, как получила ответ.
– Зачем сравнивать наш мыслительный аппарат? Я же не удивляюсь, что ты обходишься без усов или хвоста, хотя они были бы тебе не менее полезны, чем мне. Жизнь основывается на опыте
предков и на том шестом чувстве, которое вы утратили по дороге к техническому переустройству мира. Каждому ум дан но его жизни, и в этом смысле я умнее тебя, потому что умею лучше выживать в предложенных обстоятельствах. Если у меня не будет другой пищи, я съем тебя. Изначально крысы созданы очень рационально, а что касается знаний, то они могут передаваться не только с помощью специальных волн. Есть генетическая намять. Поэтому хоть мой век в двадцать раз короче человеческого, я знаю, как твои предки тут жили. Славно жили, хозяйство вели большое. Хутор - немного правее, на пригорке, там теперь и фундамента не сыщешь. И не крепостные они были - вольноотпущенные помещиком-немцем. Он тут женился, потом из России уехал, а крестьянам вольную дал. Видишь? У нас генетическая память длинная, у вас короткая. Да и помнить вы умеете только хорошее, а плохое словно само стирается. Так вы выработали рефлекс, щадящий нервы, а получается социальная подтасовка. Выбор-то программы зависит от вас самих. Думаете - забыл, и вроде как не было? Неверно. Именно плохое — квинтэссенция исторического процесса, рецепт самосохранения. Иначе совсем корни потеряете. Нет корней - нет дерева.
Ольга с грустью кивнула, а крыса, ободренная вниманием, продолжила:
– Открою тебе ещё один интересный путь к знаниям, к сожалению, людям недоступный, В Фиме, в библиотеке Голицынекого имения, где я родилась, стояли в шкафу старинные книги - Толковая Библия, «История государства российского» Карамзина 1842 года выпуска, Тибетская медицина, девять томов энциклопедического словаря братьев Гранат. Все щедро проклеенные старым добротным клеем. На исходе голодной зимы мы взялись за книги и доели то, что оставили нам наши заботливые предки, потому я кое в чём разбираюсь. Например, учёные поставили такой эксперимент: одну крысу научили нажимать на красную кнопку, чтобы достать подвешенный на нитке кусок колбасы, а потом скармливали ее тело второй особи, и та нажимала на кнопку уже без обучения. Это написано в монографии по физиологии мозга, очень недурной на вкус. Я много чего ела, не ленилась, хотя это плохо отразилось на желудке - в буквах много свинца.
– Я тоже о чем-то подобном читала, но там речь шла о червях. Запамятовала название этого явления.
– Дело не в терминах и дефинициях, - многозначительно заметила крыса, - а в результате, В общем, образование у меня, можно считать, университетское, хотя и несколько
– без таблеток, уколов, скальпеля, замены органов и суставов — вы вообще уже выжить не в состоянии. А там недалеко и до замены человека его здоровым клоном. Разве такую жизнь полагал Творец?
– И что же делать?
– О, это вопрос не ко мне! Не мой уровень компетенции. Могу только предположить, что наступивший век будет к людям более жестоким. Слишком много лжи скопилось, ложь меняет магнитное поле земли, за ним тянутся климат и всевозможные природные катаклизмы, а следовательно, и социальные катастрофы. Ты приехала из большого города, там все процессы совершаются быстрее и нагляднее.
– В Москве я жила в доме, где крыс нет.
– Ошибаешься. В нашей стране сто сорок три миллиона крыс
– Но одной на каждого россиянина. В больших домах мы живём обязательно, такой атрибут цивилизации, как мусоропровод, просто создан для крыс. Если бы мы по-человечески бессмысленно обожали идолов, то поставили бы изобретателю мусоропровода памятник. Раньше нас травили одномоментно по всему городу, а теперь города стали слишком большими, да и откуда лишние деньги? Человечество нажило себе врагов пострашнее крыс. Но и мы понапрасну не лезем на глаза, а отживших свой век собратьев съедаем дочиста.
– И не испытываете никаких чувств? — невольно поразилась Ольга.
– Пожалуй, ярость, когда нас преследуют.
– А любовь?
– Нет. Только жажда размножения. Любовь — выдумка неконтролируемого инстинктом сознания и главная слабость людей. Все ваши беды от любви.
– А я считала — от жадности.
– Жадность — разновидность любви к себе. Из-за любви совершаются поступки, совершенно бесполезные для мироздания, но оправданные с точки зрения вашей морали, которая не более чем свод непродуктивных ограничений.
– не в обиду будь сказано: может, поэтому я - человек, а ты — крыса?
– Поскольку будущее за нами, не ухватываю преимущества,
– А почему ты со мной беседуешь?
– У крыс есть своя слабость - любопытство.
– И ты меня совсем не боишься?
– Что я, дура? Зато я знаю, чего боишься ты - одиночества.
– Точно не дура. Ты на свободе, а я в ловушке, опрокинута внутрь своего Я, а мысли и чувства — как непреодолимые решётки на городских окнах. Если бы ты знала, как меня угнетают эти железные переплёты!
– Вот, вот. Некоторые наши тоже подались в города, там и библиотеки и помойки побольше. Самая жирная жизнь и самая большая сеть мусоропроводов в Москве, но воздух отвратительный и дохнут чаще.
– Травят?
– Да нет. От обжорства. Отходов много: нажившие богатство неправедным путём выбрасывают всё подряд - плохое и хорошее, часто совсем новое, чтобы завтра купить другое, тоже ненужное. Мне привычнее здесь, подальше от дурных примеров. Еда экологически чистая, крысята на просторе играют, рыбкой в пруду балуются. Чтобы добыть пищу, надо приложить больше усилий, значит, не растут лоботрясами и есть шанс сохранить традиции,