Без названия

Глазов Григорий Соломонович

– Что мне теперь будет?

– Ничего вам не будет, - Кира махнула рукой.
– Есть факт проникновения, но нет кражи... А ключик вы мне отдайте.

Долматова достала из сумочки ключ.

– Что мне теперь делать?
– спросила.

– Занимайтесь своими делами. Всего доброго, Людмила Леонидовна...

Когда Долматова ушла, Кира, повертев в руках свою пачку сигарет и зажигалку, закурила. Она с нетерпением ждала Скорика, чтобы все ему поведать.

11

"Кто-то из них врет - либо Жадан и Чаусов, что были в день и час убийства на выставке мебели, либо

Огановский, утверждающий, что был там в это же время", - мысль эта донимала Киру несколько дней, пока она не решила назначить повторную встречу. Начала она с Чаусова. Он пришел в том же костюме, такой же худой, с нервным, несколько осунувшимся, как ей показалось, лицом. Но начала Кира с другого:

– Алексей Ильич, я хочу разобраться в датах, выстроить их последовательно. Вам знакома эта книга, - она показала ему книгу американца Дж. Бэррона "К истории ювелирного дела", изданную в Нью-Йорке в 1960 году.

Он полистал книгу, Кире показалось, что Чаусов побледнел, охрипшим голосом он произнес:

– Я об этой книге не знал... Как же так?.. Как она прошла мимо меня?! Откуда она у вас?

– Я взяла ее в библиотеке Академии наук.

– Боже мой, как она прошла мимо меня?!
– повторил он сокрушенно.

– А вот из нее цитата. Сэм Шобб пишет Диомиди: "Вы правы, с оказией передавать письма безопасней и надежней. Я совершенно не согласен с Вами, что Ваши эскизы - мертворожденные дети. Уверен, придет время и появится возможность воплотить эти эскизы в материале. Я об этом думаю..." Письмо это, датированное августом 1947 года, опубликовано в 1960-м. В каком году, по словам Гилевского, он возвратил пакет дочери Диомиди?
– спросила Кира.

– В 1965-м, вроде так он говорил.

– Таким образом письмо Шобба опубликовано за пять лет до этого?

– Да.

– В 1966 году вышла книга Гилевского "Сравнительное исследование", т.е. через год после того, как он, по его словам, возвратил пакет дочери Диомиди. Но в книге ни слова о пакете. Хотя автор, казалось бы, должен был хоть как-то упомянуть о нем: либо существуют письма и дневники Диомиди, либо их нет, либо они в музее, либо переданы дочери Диомиди. Никакого упоминания, будто пакета вообще не существовало. В 1971 году по решению обкома сейф был открыт. Пакета там не оказалось. В первых двух изданиях книги профессора Самарина он упоминается, как хранящийся в музее. В третьем, посмертном, которое редактировал Гилевский, этой упоминание исчезло. Вы обращали внимание Гилевского на эту странность?

– Обращал.

– Что он ответил?

– Что Самарин, мол, заблуждался, но из уважения к нему Гилевский не стал настаивать на исправлении, а когда Самарин умер, в третьем издании, дескать, восстановил истину и убрал это заблуждение.

– Как по-вашему, каким образом письмо Сэма Шобба могло попасть к американскому автору до того, как пакет был передан дочери Диомиди.

– У меня есть ответ на эту загадку.

– Какой?

– Пакет никуда не пропадал, не передавался в Фонд имени Драгоманова, не возвращался дочери Диомиди. Он оставался в руках Гилевского.

– Да, но в сейфе его не было, - сказала Кира.

– Мало ли куда

он на время мог перепрятать пакет, а потом опять вернуть его в сейф, куда годами никто не заглядывал. Допускаете ли вы, что имея столько лет возможность вскрыть пакет, Гилевский удержался от соблазна? Если еще иметь в виду, что он был помешан на Диомиди.

– Да, но ведь сейф можно открыть только двумя ключами, один из которых у директора музея.

– А вот на эту загадку я ответить не могу, - Чаусов был подавлен скорее всего тем, что он, считавший себя лучшим знатоком публикаций, связанных с именем Диомиди, не имел понятия о книге Дж. Бэррона, вышедшей в Нью-Йорке; и еще, вероятно, вопросом: каким образом письмо Сэма Шобба к Диомиди, которое скорее всего находилось в пакете, попало к американскому автору. Если бы оно хранилось в другом месте, то было бы опубликовано давным-давно, ибо написано еще в 1947 году! И не только опубликовано, но и расцитировано!..

Кира наблюдала за Чаусовым. Он был выбит из колеи, обескуражен. И она подумала, что сейчас самое время приступить к главному.

– Надо кое-что привести в соответствие, Алексей Ильич, - начала Кира.
– Первый вопрос: скажем, если вам надо пройти в музей этнографии и художественного промысла, вы покупаете билет?

– Нет. Я много лет там проработал, вахтерша Фоминична меня хорошо знает.

– Значит, если бы вы вошли туда, когда проходило шесть-семь посетителей, она могла и не обратить на вас внимания?

– Скорее всего.

– Хорошо. В тот день, когда вы говорите, вы были на выставке мебели, там было много народу?

– Не очень.

– Если бы там в это время находился какой-нибудь ваш хороший знакомый, скажем, Огановский, могли ли бы вы его или он вас не заметить?

Чаусов задумался, затем спросил:

– А что, Огановский был там тогда?

– Когда "тогда"?
– спросила Кира.

– Ну... в этот день... в это время.

– Вы не ответили на мой первый вопрос.

– Пожалуй, мог и не заметить.

– А вот Огановский утверждает, что не заметить вас и Жадана, если бы вы находились там, невозможно. Народу почти не было. Впрочем, это легко проверить по количеству проданных в тот день билетов. Ведь это было уже перед самым закрытием выставки, конец дня. Кроме того, есть возможность устроить вам и Жадану очную ставку с Огановским.

Чаусов умолк. Она ждала, давая ему возможность принять какое-то решение. Наконец, сглотнув ком, Чаусов тихо вымолвил:

– Я не был на выставке.

– А Жадан?

И снова пауза.

– Я спрашиваю, Алексей Ильич, а Жадан был?

– Не знаю.

– Где же все-таки вы были в интересующее меня время?

– Я не могу вам этого сказать.

– Что так? Уж не замешана ли тут женщина?
– усмехнулась Кира.

– Да.

– Боже, какие банальности! Сейчас вы скажете, что она замужем, что вы, как джентльмен не можете назвать ее имя.

– Именно так.

– Пошловато получается, как из дурного романа, Алексей Ильич. Но если вы не назовете ее, и я не смогу ее допросить, ваше алиби не стоит и выеденного яйца. Вы это понимаете?