Без названия

Глазов Григорий Соломонович

Между тем Войцеховский думал: "Когда Паскалова осматривала тогда кабинет, с нею не было никого, кто бы часто имел возможность входить к Гилевскому и помнить, что, где лежит". Войцеховский обратился к Ласкину:

– Матвей Данилович, внимательнейшим образом осмотрите все вокруг, что сдвинуто, перемещено, переставлено местами, чего не хватает на письменном столе, на этажерке, где пишущая машинка, в общем все.

Ласкин осматривал кабинет, двигаясь от предмета к предмету. Постоял у письменного стола, словно обшаривал его глазами: перекидной календарь, стопка чистой бумаги, высокий пластмассовый стакан с карандашами и шариковыми ручками, настольные часы в махоневой оправе, телефон, рядом телефонный справочник.

– Не хватает пустяка,

топора, - вдруг сказал он.

– Какого топора?
– удивленно спросила Кира.

– Сейчас, одну минуточку, - он быстро вышел из кабинета, они слышали его шаги, торопливо удалявшиеся вниз по лестнице. Вскоре он вернулся, разжал кулак. На ладони лежал клинообразный четырехгранный плохошлифованный камень.
– Это топор далеких наших предков, - сказал Ласкин.
– Каменный век. Он привязывался к палке-рукоятке и им орудовали. Нам после раскопок на Селикатовском городище досталось шесть штук таких. Пять пошло в экспозицию. Один взял себе Гилевский. Видите зарешеченное окно? Летом из-за духоты Гилевский держал окно распахнутым, а чтоб ветер не сдувал бумаги, клал сверху такой топор. Вот его-то и нет на столе.

Кира и Войцеховский поочередно разглядывали древнее орудие быта и охоты.

– Я могу взять это, не оформляя выемку?
– спросила Кира у Ласкина. Как вещественное доказательство именно этот топор мне не нужен, я не буду приобщать его к делу, а через какое-то время я вам его возвращу.

– Пожалуйста, конечно, - кивнул Ласкин...

Пока Кира, Войцеховский и Ласкин беседовали, Джума из кабинета углубился в полумрак хранилища фондов. Стеллажи, стеллажи с тысячами папок до самого потолка, наклонные столы, где под стеклом какие-то предметы. В одном месте, между стеллажами было расстояние метра в полтора, прикрытое старым зеленым бархатом, свисавшим с карниза, висевшего под потолком. Джума отодвинул бархатное полотнище и увидел... дверь, обитую белой жестью. К ней почти вплотную, но под углом стоял один из стеллажей. На дверном косяке висел снятый со скобы в двери огромный крюк шириной в три пальца, сделанный из пятимиллиметровой стальной полосы. Джума примерил крюк, он точно заходил в скобу на двери. Расстояние между стеллажами, стоявшими по обе стороны двери под углом, было сантиметров тридцать пять, как прикинул Джума. Открывалась дверь внутрь, и приоткрыть ее можно было не более, чем на те же тридцать пять сантиметров - мешал стеллаж, сплошь забитый папками. О том, чтобы сдвинуть стеллаж с места не могло быть и речи еще и потому, что он был привинчен к полу для устойчивости скобами. Дверь была заперта на английский замок. Человек комплекции Джумы протиснуться между стеллажами и дверным косяком, если приоткрыть дверь, не смог бы.

– Кира Федоровна, Адам!
– позвал Джума.
– Загляните-ка сюда.

Они подошли.

– Поглядите, - Джума указал на дверь.
– Вы сможете протиснуться, чтобы выйти через эту дверь туда, куда она ведет?

– Я, пожалуй, смогу, - сказала Кира, примериваясь.
– Но только боком.

– А мы с Адамом не пролезем, - сказал Джума, - хотя Адам считает, что он немного изящней меня.

– Как вы обнаружили эту дверь?
– спросила Кира.

– Случайно. Как и вы второпях случайно не обнаружили. Я увидел бархатное полотнище и заглянул за него.

– А крюк с двери ты снял?
– спросил Войцеховский.

– В том-то и дело, что нет. Тут еще замок английский, видишь? На него дверь и заперта.

– Интересная находка, - задумчиво сказала Кира.

Подошел Ласкин.

– Куда ведет эта дверь? Мы на каком этаже?
– спросила его Кира.

– На внутренний балкон. Мы на третьем этаже. Балконы на каждом этаже опоясывают все наше здание и примыкающий жилой дом.

– Ладно, пойду гляну, - сказал Джума. Он спустился вниз в холл, вышел на улицу, сразу же нашел широкую, общую для обоих домов подворотню, прошел во двор, напоминавший внутреннюю часть колодца. Действительно, оба стоящие впритык здания опоясывали

на каждом этаже длинные балконы. На них выходило по две двери - квартир. Джума знал такие дома: в квартиру можно попасть и через парадную лестницу в подъезде, и через дверь дворового балкона, ведшую на кухню. Лишь на третьем этаже здания музея была одна дверь обитая белой жестью, балкон на этом этаже разделяла решетка - одна половина балкона принадлежала зданию музея, другая - жилому дому. Лестницы с балконов спускались в подъезд, куда можно было войти через общую арку подворотни. Джума поднялся на третий этаж, остановился у обнаруженной им двери, глянул вниз. Двор и впрямь был узкий, как колодец, вымощен булыжниками. Джума осмотрел дверь, ведшую в хранилище. На том месте, где должен был быть сквозной выход английского замка, отверстие было заделано круглым куском железа, посаженного на винты-самонарезы. И Джума понял, что дверь эта не открывается отсюда, снаружи, даже нет дверной скобы. Если к тому же она изнутри еще берется на тот могучий крюк, то войти в хранилище с балкона невозможно.

Он вернулся в кабинет и рассказал Кире и Войцеховскому обо всем, что обнаружил.

– Матвей Данилович, этой дверью пользуются?
– спросила Кира.

– Никогда!
– ответил Ласкин.
– Из нее можно теоретически выйти, но войти нельзя. Ведь крюк еще.

– Но крюк оказался снятым со скобы. Значит кто-то отсюда вышел. Она тоже на сигнализации?
– спросила Кира.

– Конечно! На синхронной с входной дверью в кабинет. Но если дверь не взята на крюк, она не плотно приляжет к косяку и тогда на сигнализацию не возьмется ни одна дверь.

– На сегодня впечатлений хватит, - сказал Войцеховский.

Кабинет был снова опечатан, они попрощались с переполошенным директором музея и ушли.

На улице Джума сказал:

– Либо через балконную дверь Гилевский кого-то выпустил и захлопнул ее на английский замок, а крюк забыл набросить, либо кто-то ушел через балконную дверь, захлопнув ее снаружи, уже тогда, когда Гилевский был мертв.

– Если Гилевский выпустил посещавшего его человека, не набросив потом крюк, то дверь в кабинет не взялась бы на сигнализацию. Гилевский не смог бы не обратить на это внимание. А не обратил он внимания потому, что был мертв.

– Вы не забыли газету с фотографией и топор?
– спросил Войцеховский.

– Нет, - сказала Кира.

– Подобный топор, возможно, и был орудием убийства.

– И преступник унес его с собой?
– спросила Кира.

– Но не принес с собой, - ответил Войцеховский.
– Топор попался ему на глаза, когда он вошел к Гилевскому. А это значит, что он шел туда без намерения убить, шел неподготовленный к этому. Но что-то возникло между ними, и он схватил топор каменного века с письменного стола, - заключил Войцеховский.

– Значит, можно предположить, что вошел к Гилевскому кто-то, кого Гилевский знал, - вставил Джума.

– Согласен. Но странно, как уверяет Ласкин, ничего из сейфа не исчезло. А ведь вещи там бесценны, - заметил Войцеховский.

– А может там ничего не лежало, - сказала Кира.
– Вернее преступник искал нечто, чего в сейфе не оказалось.

– И он ушел, унеся второй, свой ключ, заперев предварительно сейф, сказал Войцеховский.

– Да, но сейф был открыт до убийства. Мы же видели на фото живого Гилевского с уже отпертым сейфом за спиной, - воскликнул Джума.

– Значит у Гилевского было два ключа? Так, что ли?
– спросила Кира.

Они умолкли, каждый о чем-то думал. Через несколько шагов, Кира сказала:

– У меня возникла мысль. Мне надо задать Ласкину еще несколько вопросов.

– Я иду на работу, - сказал Войцеховский.

– Пойдете со мной, Джума?
– спросила она Агрбу.

– Давайте, чего уж там...

Ласкин удивился, увидев их.

– Что-нибудь не так?
– тревожно спросил он.

– Матвей Данилович, вот такой вопрос, - сказала Кира, - на вашей памяти сейф ремонтировался, вернее замки?