Благословение (Озарение)

Деверо Джуд

–  Тебе это кажется смешным, да?
– спросил Джейсон, сам продолжая смеяться, взял мальчика и подбросил его высоко в воздух. Макс пришел от этого в такой восторг, что стал пронзительно кричать, пока на смену смеху не пришла икота, и тогда Джейсон его пощекотал, и Макс завизжал еще громче.

Когда Джейсон крепко обнял ребенка, Эйми посмотрела на него так, как на него не смотрела ни одна женщина.

–  Вы очень милы, мистер Уилдинг. Очень милы.

–  Хотите называть меня просто Джейсон?

–  Нет, - ответила она, отвернувшись.
–

Я подогрею обед, разожгите это дымящее устройство.

Ее отказ называть его по имени почему то понравился Джейсону. Он усадил Макса на пол и стал разжигать камин. Это заняло немало времени, потому что каждые три минуты Джейсон отрывался, чтобы вызволить Макса из угрожавших его жизни положений. Наконец камин разгорелся и при этом не слишком дымил. Макс заинтересовался ею часами фирмы «Брейтлинг» (штучного изготовления - нигде таких больше не будет), когда Эйми вошла в комнату с громадным подносом, полным всякой снеди. На нем стояли также бутылка вина и два бокала.

Джейсон взял с подноса один из бокалов, любуясь переливающимся разными цветами хрусталем. «Уотерфорд».

–  Дэвид знает как жить, не так ли?

–  Я чувствую себя виноватой, принимаясь за эту еду без него, - вздохнула Эйми.
– В конце концов его кормит профессия.

–  Вы всегда можете положить еду в холодильник, и он съест свою долю завтра.

Эйми посмотрела на великолепную еду, разложенную на подносе. Салат из молодого латука и овощей, жаркое из баранины, картофель… Она оглянулась на Джейсона.

–  У меня нет пластиковой упаковки.

–  Это решает дело. Значит, нам придется съесть все это самим.

–  Пожалуй, да, - серьезно сказала Эйми. Они рассмеялись и взялись за вилки.

Макс сидел на коленях у Джейсона, с громадным фартуком на шее, и ел все, что ему предлагали. Как бы Эйми ни была уверена в том, что ему не нравится твердая пища, это опровергалось тем, с каким удовольствием Макс уплел целую баночку мяса ягненка с перцем, после чего принялся за картофельное пюре с чесноком с тарелки Джейсона.

–  А я думала, что маленькие дети любят пресную пищу, - удивлено заметила Эйми.

–  Пресную пищу не любит никто, - пробормотал Джейсон.

Спустя полчаса Эйми кормила Макса грудью, пока он не уснул с ангельской улыбкой на лице.

–  Как вы думаете, что сделало его таким - еда или его новая комната?
– спросила она, с обожанием глядя на сына, лежащего в новой кроватке.

–  Думаю, что он чувствует себя счастливым потому, что у него есть так любящая мать, - улыбнулся Джейсон покрасневшей Эйми.

–  Мистер Уилдинг, поскольку мне не приходит в голову ничего другого, я полагаю, что вы флиртуете со мной.

–  Похоже, произошло нечто странное, - ответил он. А потом, когда она, как ему показалось, смутилась, добавил:

–  Пойдемте, женщина, пора украшать елку.

Джейсон был уверен, что за всю свою жизнь ему не было так приятно украшать елку, как с этой женщиной. Детьми они с Дэвидом жалели о каждой минуте,

потраченной на это занятие. В отсутствие женщины в доме там не было ни запаха печеного теста, ни звуков музыки, а был лишь отец, который всегда на всех сердился. Он ставил елку, иначе его сестра пилила бы его весь год, твердя, что ей нужно воспитывать мальчиков, а не своего ленивого брата.

Теперь, когда Джейсон натягивал гирлянду, которую разматывала Эйми, он вдруг обнаружил, что рассказывает ей о своем детстве. Он не вдавался в объяснение того, почему рос с Дэвидом, хотя тот предположительно был лишь его кузеном, да она и не спрашивала его об этом. В свою очередь Эйми рассказывала ему о своих детских годах. Она была единственным ребенком у матери одиночки, а когда спрашивала, кем был ее отец, мать отвечала, что это не ее дело.

Обе их истории были достаточно грустными и определенно несли на себе отпечаток одиночества, но, рассказывая их друг другу, они обменивались шутками, и Эйми пыталась выяснить даже, кто из их родителей был сварливее. Мать Эйми была фанатически чистоплотной женщиной и ненавидела Рождество из-за обедни, а отец Джейсона терпеть не мог нарушений заведенного им порядка.

–  Как красиво, - сказала наконец Эйми, отойдя от елки, чтобы лучше ее видеть.

–  Жаль, что у меня нет с собой камеры, - заметил Джейсон.
– Эта елка заслуживает того, чтобы ее увековечить.

–  У меня нет фотоаппарата, но я могу… - Эйми оборвала себя и улыбнулась Джейсону.
– Вы кончайте развешивать мишуру, а я подготовлю небольшой сюрприз. Нет, не поворачивайтесь, смотрите вон туда.

Джейсон слышал, как она поспешила в спальню, потом вернулась и уселась в безобразное кресло, расписанное подсолнухами. Джейсону до смерти хотелось узнать, что она делала, но он так и не оглянулся. Он еще не успел повесить последнюю из блесток, как Эйми сказала, что он может повернуться.

Джейсон увидел в ее руках лист плотной бумаги, а на коленях карандаш и какую-то книгу. Он взял бумагу и посмотрел на нее. Это был восхитительный набросок, изображавший его, боровшегося с путаницей проводов электрической гирлянды на фоне елки.

Изображение было несколько своеобразным, с оттенком юмора и в то же время проникновенным, каким-то образом передававшим любовь, которую он вкладывал в свое занятие.

–  Но это же очень хорошо, - воскликнул, садясь на диван, Джейсон.

–  Кажется, вы удивлены, - рассмеялась Эйми.

–  Да. Я помню, вы говорили, что лишены талантов, - с серьезным выражением лица ответил он.

–  Да, никакими выдающимися талантами я не наделена. И никто не захочет нанимать меня на работу, чтобы рисовать смешные картинки.

Джейсон ничего на это не ответил, попросив только:

–  Если у вас есть другие рисунки, покажите их мне.

–  Да, сэр!
– Шутливо отдав ему честь, Эйми поднялась с кресла и через несколько секунд вернулась с перевязанной бечевкой потрепанной толстой папкой.