Блиц-концерт в Челси
Шрифт:
Отбой тревоги прозвучал лишь в пять утра. А вскоре стало известно, что в небе над городом развернулось ожесточенное сражение, в результате которого нашим истребителям удалось сбить восемнадцать вражеских самолетов. Люди были ошеломлены размахом налета и количеством бомбардировщиков, нескончаемой чередой шедших на Лондон. Отныне жители столицы не питали иллюзий: давно обещанная операция «Блиц», которой беспрестанно грозили по немецкому радио, началась.
Рано утром на следующий день, в воскресенье, стали доходить подробности об огромных разрушениях в доках. Пожарные боролись с огнем больше суток, и работа все еще продолжалась, поскольку едва им удавалось справиться, как очередная волна самолетов люфтваффе накатывала на город и вновь разжигала пламя. По всей видимости, основной целью врага был Арсенал в Вулвиче, затем бомбили Тауэрский мост, Поплар, Бермондси и Вест-Хэм – здесь их целями стали доки Ост-Индии и Суррейские коммерческие доки. Все небольшие жилые дома, находившиеся поблизости, были просто сметены. Огонь не успели потушить до
На тушение огня направили расчеты со всего города. Позже несколько наших местных пожарных рассказывали, что они увидели, когда примчались в доки: на складах горели чай, сахар и мука, полыхали также бензин, мазут, бумага и древесина – всё вместе превратилось в один адский котел.
Я отправилась к моим подопечным – узнать, как они пережили страшную ночь. Беженцы вели себя гораздо тише, чем я ожидала. Они до утра просидели в бомбоубежище, куда их проводила дежурная Хильда Рид. Некоторые были ужасно расстроены: после всех тягот пути из оккупированной Европы оказаться в Лондоне, в самом эпицентре «Блица». В целом я поняла, что, в отличие от мужчин, женщины с большим смирением относятся к ситуации. Мужчины говорили, что чувствуют себя вдвойне ответственными: ведь это они принимали решение перевезти семью в Англию, полагая, что здесь их близкие будут в безопасности, а теперь что же – выходит, попали из огня да в полымя в буквальном смысле слова.
Минувшей ночью в районе Челси упали несколько бомб. Эхо близких взрывов беженцы слышали в убежище, а мы – стоя на крыше дома. Великан выглядел на удивление смирным. Он был потрясен, но не столько налетами, сколько поведением людей в бомбоубежище. Некоторые из них, жаловался Великан, вели себя чрезвычайно грубо по отношению к бельгийцам, называя их немцами. На что мой ученик, к тому моменту довольно сносно говоривший по-английски, прореагировал в привычной для себя манере: сжал кулаки и заорал, что, если кто-нибудь посмеет еще раз обозвать его немцем, ему не поздоровится. Поднялся невообразимый шум, так что пришлось вмешаться дежурным и утихомирить спорщиков. Позже Катрин поделилась со мной впечатлениями о пребывании в убежище: многие горожане возмущались, почему вокруг столько иностранцев. «Это было не особенно приятно, – призналась девушка, – так же как теснота, духота и антисанитария». А другая семья сказала, что они чувствовали себя в безопасности только на станции метро «Кингсбридж», и попросили официально прикрепить их к этому убежищу. Я заметила, что станция находится далеко от их дома. Однако беженцы в один голос заявили, что ради возможности провести ночь в спокойной обстановке готовы немного прогуляться, и заверили, что будут отправляться в убежище перед наступлением темноты, не дожидаясь сигнала воздушной тревоги. В садах Ранели, примыкающих к Королевскому госпиталю, которому, без сомнения, суждено было стать одной из главных мишеней в Челси, упала бомба, но не разорвалась. Квартал немедленно оцепили и стали дожидаться приезда саперов. Вскоре мы познакомились с замечательными людьми из инженерно-саперной службы: невзирая на риск, они обезвреживали бомбы, или, как мы писали в диспетчерских сводках, «неразорвавшиеся боеприпасы». Если же бомбу не удавалось обезвредить на месте, ее грузили в специальную машину ярко-красного цвета с маркировкой на кузове ИСО – инженерно-саперный отряд – и везли по опустевшим улицам в сопровождении полицейского конвоя за город.
Моя мастерская не пострадала, если не считать ковра, слегка обсыпанного штукатуркой. Падение тяжелой бомбы в садах Ранели и за рекой в районе Суон-Уок никак не отразилось на Зеленом Коте: он по-прежнему невозмутимо сидел на своем лакированном пьедестале. Освещенный лучами осеннего солнца Кот с молчаливым презрением наблюдал за суетой на улице. Домашние умоляли меня перенести статуэтку в подвал, туда же, куда перекочевали некоторые из моих полотен. Но я не стала трогать Кота. Разве он не Хранитель Дома? А к Хранителю следует относиться с уважением – его место в доме, а не в подземелье под ним. Но, глядя на Зеленого Кота, безмятежно восседающего на подоконнике, я думала, докажет ли он правоту слов маленького китайца А Ли: «Пока Кот цел, он будет охранять твой дом и все, что в нем находится».
Глава вторая
После нескольких дней «Блица» мы с негодованием и одновременно покорностью осознали – этот ужас пришел и никуда не уйдет, нам не под силу разогнать полчища вражеских самолетов, несущих на борту свой чудовищный груз и кружащих над нашими головами, словно рой смертоносных шершней. Рев моторов, свист бомб, грохот взрывов – безумие, приводившее в ярость: как такое возможно у нас, в нашей столице! Однако мой гнев забавлял Ричарда, он говорил, что я понапрасну трачу драгоценную энергию, проклиная нацистов. В конец концов, после нескольких отчаянных вспышек, я поняла, что он прав. Какой смысл сыпать проклятиями? Бомбардировщики люфтваффе здесь, в небе над Лондоном они являются, когда им вздумается, – только немецкие летчики знают расписание своих вылетов. Но у всех горожан на устах был один-единственный вопрос: а где же наши зенитные орудия?
Те первые кошмарные дни были полны драматизма. Но дежурные отрядов гражданской обороны, чья дотошность частенько
Первой из крупномасштабных трагедий, случившейся в самом начале операции «Блиц», стало прямое попадание снаряда в убежище на Бофорт-стрит. Оно находилось в подвале многоэтажного дома. Погибло много народу, в том числе и дежурная – Джин Дарлинг. Первые жертвы, поступившие в наш медицинский пункт, вели себя неестественно спокойно: люди замкнулись, почти никто не хотел разговаривать. Думаю, основной причиной их подавленного состояния были шок и тревога за пропавших родных. Нас поразило тяжелое молчание пациентов и равнодушие к собственным травмам – глубоким порезам и ссадинам. Грязь, пыль и копоть, которые они приносили с собой, мгновенно свели на нет все наши усилия по наведению чистоты в приемном покое. На занятиях нас учили распознавать признаки шока, но, как выяснилось на практике, в разных случаях он проявлялся совершенно по-разному. Кроме того, возникало неприятное чувство, что убежища отнюдь не так безопасны, как мы полагали. Ведь останься эти люди дома, многие сейчас были бы живы. Но никто не мог ответить на наши сомнения, а являясь служащими подразделения гражданской обороны, мы обязаны были рекомендовать жителям пользоваться бомбоубежищами.
Разбор завалов на Бофорт-стрит продолжался до утра 9 сентября. В это утро вновь завыла сирена, прямо средь бела дня. Я как раз шла вместе с Вики в ратушу, чтобы узнать, когда мне следует заступать на дежурство. И почти сразу вслед за объявлением тревоги над головой раздался рев самолетов и в небе началось движение. Первые далекие разрывы прогремели, когда я была на углу Флад-стрит. Мимо меня торопливо прошли несколько дежурных, призывая людей спускаться в убежища. Однако лондонцы продолжали заниматься своими делами, похоже, никто не спешил следовать их призыву. Я продолжала путь, но немного ускорила шаг.
– Идите в укрытие! – строго скомандовал очередной дежурный, притормаживая возле тротуара свой велосипед.
– Мне нужно на службу, – ответила я.
– В таком случае поторопитесь. Либо переждите налет, а потом пойдете на службу, – не отступал он.
В этот момент неподалеку раздался ужасный взрыв. Я бросилась на землю, как нас учили, подминая под себя Вики. Когда все стихло, я поднялась на ноги, в воздухе висело густое облако пыли, а повсюду валялись осколки стекла. К горлу подкатила тошнота, однако моя такса вела себя так, словно никакого грохота и в помине не было. Не знай я, что у Вики отличный слух, решила бы, что собака глухая. Тем временем в небе разворачивалась погоня, причем все происходило на небольшой высоте: спитфайер преследовал немецкий самолет, который продолжал двигаться вдоль Кингс-роуд, методично сбрасывая бомбы. Я опрометью бросилась к ратуше, не обращая внимания на крики рассерженных дежурных: «Куда? В укрытие?!» Один нагнал меня и схватил за локоть, когда я уже почти добежала до Кингс-роуд.
– Почему не в бомбоубежище? – рявкнул он.
– С собаками не пускают, – сказала я. – К тому же мне надо на службу.
– А мне плевать, куда вам надо. Немедленно в укрытие… Ложись! – перебил он сам себя.
Я снова рухнула на тротуар. Оглушительный взрыв сотряс всю округу. Затем еще и еще. Теперь я перепугалась не на шутку. В конце концов нам с Вики удалось добраться до ратуши и укрыться за ее толстыми стенами в лабиринте извилистых коридоров. Такса по-прежнему не проявляла признаков беспокойства: похоже, грохот совершенно не тревожил ее. Я порадовалась, что не усыпила собаку, как сделали многие владельцы, опасаясь, что их питомцы не выдержат адского шума бомбежек. Мистер Брод, ветеринар, признался однажды, что с началом «Блица» только и делал, что уничтожал домашних животных – собак, кошек, птиц. Печальное занятие для ветеринарного врача, чье призвание спасать, а не губить, меж тем ему приходилось лишать жизни прекрасные, полные сил создания.