Ближний бой. ЦРУ против СССР
Шрифт:
26 декабря 1944 года я, к моему удивлению, получил вызов в штаб генерала Сиберта, а прибыв туда, обнаружил почти весь состав разведотдела в сборе. Когда я спросил своего друга Билла Уивера, в чем дело, он был поражен, узнав, что мне ничего не известно о том, что четверо из нас представлены к награждению медалью «Бронзовая звезда». Его самого награждали медалью за работу в военно-воздушном подразделении разведотдела, Пола Сапеху — за осуществление связи с французами, Гарольда Ингерсола — за подготовку топографических разведывательных материалов и меня — за работу в отряде УСС, и в частности за поддержание связи с французским движением Сопротивления. Кроме того, что я был удивлен, я, естественно, был и обрадован. Хотя мы и подготовили несколько хороших докладов благодаря контактам, установленным с различными группами французского движения Сопротивления, действовавшими на территории Нормандии,
Подобно многим наградам, получаемым офицерами за штабную работу, эта «Бронзовая звезда» была в такой же мере признанием заслуг отряда УСС, как и моих собственных. Во Франции мы устанавливали контакты с группами движения Сопротивления самыми различными способами. Часто они сами приходили к нам, говорили, кто они, и добровольно предлагали свои услуги. Иногда мы знали, кого нам следует искать, поскольку получали список местных руководителей движения Сопротивления от представителей «Свободной Франции» в Лондоне. При отсутствии таких данных мы просто отправлялись в ратушу и спрашивали мэра, кто может помочь нам. Почти всегда люди, с которыми мы вступали в контакт, помогали нам либо через собственные организации, либо через друзей и родственников получать необходимую информацию из районов, занятых немецкими войсками. Бывали даже случаи, когда телефонные линии, шедшие через линию фронта, не нарушались, и разведывательные сведения сообщал по телефону с немецкой стороны человек, подвергавший себя смертельному риску.
Несколько недель спустя я тяжело заболел ангиной, но, несмотря на то что горло очень болело, а голос становился все более хриплым, пытался продолжать выполнять свои регулярные утренние функции. Я посетил санчасть при группе армий, где мне смазали горло, но когда и это не помогло, генерал Сиберт приказал мне лечь в постель и направил ко мне на квартиру подполковника медицинской службы из находившегося поблизости эвакогоспиталя. Подполковник немедленно вызвал санитарную машину. Два дюжих санитара заставили меня лечь на носилки и отнесли в машину, доставившую меня в эвакогоспиталь в Эше. Я никогда не забуду приемного покоя этого госпиталя, куда внесли носилки, опустив их на пол. Я мог видеть сваленную кучей на столе целую связку бирок, на которых были напечатаны такие «ободряющие» надписи, как «убит в бою», «умер по прибытии», «ранение в живот» и т. п. Нечего и говорить, что я решил выбраться из госпиталя как можно скорее. Полевой госпиталь был оборудован в здании бельгийской школы, в общем достаточно удобном, за исключением того, что в помещениях было слишком жарко, а уборные не отапливались. Первая же медицинская сестра протянула мне целую горсть пилюль и сказала: «Примите». Она выглядела не на шутку раздраженной и отнюдь не восприняла как шутку, когда я спросил ее: «На сколько дней эти пилюли?» Оказалось, что они на один прием.
Через неделю не без помощи друзей из штаба, которым удалось внушить госпитальному начальству мысль о трудностях в работе вследствие нехватки личного состава, мне разрешили вернуться к исполнению служебных обязанностей, строго предупредив, чтобы я не перегружался. Было это 15 декабря 1944 года. На следующее утро, придя в оперативную комнату разведотдела, я заметил, что все мои коллеги серьезно озабочены по поводу неожиданной активности немцев, затеявших разведку боем в районе 8-го корпуса. Уже в течение нескольких недель поступали сведения о переброске новых немецких дивизий в район Шнее-Эйфель, противостоящий позициям 8-го корпуса. Предполагалось, что эта мера представляет собой «вливание крови» в дивизии, состоящие из необстрелянных солдат и расположенные на относительно спокойных позициях. Мы отметили, как, вероятно, это сделали и немцы, что линия фронта, удерживаемая этим корпусом, укреплена с нашей стороны недостаточно и что дивизии корпуса укомплектованы не испытанными в боях и не нюхавшими пороху американскими солдатами. К югу от этих дивизий стояла 28-я американская пехотная дивизия, отдыхавшая после очень тяжелых боев в районе Хартгенского леса, а еще южнее также стояла на отдыхе 4-я американская пехотная дивизия.
Всю разведку нашей группы армий беспокоило отсутствие достаточных сведений о 6-й танковой армии СС. Противник отвел несколько своих бронетанковых дивизий, и предполагалось, что они предназначались для укрепления 6-й танковой армии СС, которая, по имеющимся данным, перевооружалась и проходила подготовку в районе Падерборна, к востоку от Рейна. Строились всевозможные догадки относительно того, что будут делать немцы с этой армией, но вывод был единодушен: ее будут держать в резерве, чтобы ввести в момент, когда американские войска прорвутся в долину Рейна с целью выйти на западный берег реки
17 декабря стало ясно, что действия противника на участке 8-го корпуса не просто разведка боем, а серьезное наступление, создающее угрозу корпусу и, может быть, всей армии, наступление, которое получило известность под названием «Битва за Выступ». Генерал Эйзенхауэр провел в Вердене совещание всех старших военачальников, на котором была выработана общая линия действий.
Каких-либо заслуживающих доверие предварительных разведывательных данных о наступлении немцев не было. Все свидетельствовало о том, что меры безопасности, принятые Гитлером перед этим наступлением, исключили возможную утечку информации к американцам. Только германское верховное командование, а также командующий группой армий и командующие армиями знали о плане, а за два дня до начала наступления в этот план были посвящены командиры корпусов и дивизий. В результате американская разведка не могла предвидеть действия противника. Только проникнув в сферы верховного командования немцев на их западном фронте, она могла бы заранее оповестить об их планах, но этого сделать ей не удалось. Поэтому каждый, кто утверждает, что слышал о готовящемся наступлении от военнопленных или предвидел его, исходя из перегруппировки немецких войск, просто крепок задним умом.
Теперь, когда «Битва за Выступ» была в полном разгаре, для нас в штабе наступила пора еще более интенсивной работы. Штаб верховного главнокомандования союзных экспедиционных сил, желая иметь на месте своего наблюдателя, прислал для работы с нами полковника Джеймса Кертисса-младшего, занимавшего четвертый по важности пост в разведывательном отделе штаба верховного командования. Я сказал полковнику Кертиссу, что лучше всего ему разместиться в моем подразделении, с которым так или иначе ему придется работать в самом тесном сотрудничестве, и он согласился. Мы с ним стали хорошими друзьями.
В начале наступления немцы силами так называемой 133-й танковой бригады [6] проникли в тыл американских позиций. Эта бригада была целиком укомплектована из немецких солдат, говорящих по-английски и одетых в американскую форму. Они должны были действовать в тылу американских войск, стреляя по американцам из укрытий, осуществляя диверсионные акты и по возможности уничтожая старших офицеров. Тем не менее группы таких солдат вылавливались довольно быстро. Военная полиция через каждые несколько километров установила на дорогах контрольные посты. Буквально всех, вплоть до генерала Брэдли, останавливали, спрашивали пароль и отзыв, а также задавали всевозможные каверзные вопросы, рассчитанные на то, чтобы разоблачить немцев, переодетых в американскую форму.
6
В действительности — 150-я танковая бригада СС. — Прим. ред.
В обычные дни процедура проверки выглядела следующим образом:
Военная полиция: «Пароль?»
Солдат: «Красный».
Военная полиция: «Бродяга».
Это означало, что солдат знает пароль, а военная полиция знает отзыв, и они могут быть уверены, что принадлежат к дружественным войскам. Пароль и отзыв менялись каждый день, и каждый должен был знать их.
Но в тех сложных условиях для предотвращения проникновения противника в тыл наших войск пароля и отзыва было недостаточно. По внешности американские солдаты, набившиеся в джип, могли остановить любого встреченного ими на дороге американского солдата. Кто-нибудь окликал его: «Эй, Мак, мы выехали из штаба утром и забыли спросить пароль. Какой сегодня пароль?» Поэтому в течение нескольких дней американские войска на большом участке Западного фронта участвовали в массовой игре в вопросы и ответы, причем тот, кто не знал ответов, мог даже оказаться поставленным к стенке.
Мы с полковником Кертиссом обычно работали до полуночи и позже, а затем пешком шли на свою квартиру, проходя через мост в центре Люксембурга и далее направляясь в нижнюю часть города, к району парка, где мы жили, минуя в общей сложности с полдесятка контрольных пунктов. Однажды мы шли к себе, радуясь возможности подышать свежим воздухом, и вдруг нас прижал к перилам американский броневик, в котором сидели два воинственно настроенных сержанта, решивших, что перед ними заброшенные в тыл немцы. Кавалерийские усы полковника Кертисса выглядели, видимо, более подозрительно, поэтому все вопросы адресовались ему.