BLOGS
Шрифт:
Родина. Что это такое? Просто ли место на земле? Деревня, город, район, область, страна? Какая реальная площадь в сердце - Родина? Почему человек бессознательно к ней стремится?
Это не просто место рождения. Это те места детства, где снизошла на человека благодать Божия, познакомила его с МИРОМ. Именно дети чаще всего испытывают посещение Духа Святого.
«Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих, - учил Христос.
– Ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного».
Уходит всё. Куда? Как? С ненужными «знаниями», с грехом, с глупомудрствованием
Однажды, когда писал рассказ (кажется, «Метель»), будто лопнуло и потекло сердце. Однажды увидел Время. В объёме. И качалось оно у меня перед лицом то ли как глобус, то ли как капля, то ли как слеза... Однажды, когда вернулся с войны в Приднестровье, был огонь. Когда читал о старце Силуане - об огне в келье, осветившем внутренности и гнавшем демонов, тогда волосы вставали дыбом. Я видел это! (И тогда наивно гордился своим видением.) Я видел людей, горящих, как свечки, и видел огарки тоже. Видел души умерших и слышал их плач. И было это долго. Казалось, что схожу с ума. Пока в одно из утр, когда ещё сидел на кровати, вдруг будто раскрылось пространство слева над моей головой, и ударил, облил меня золотой-золотой сноп света. Я плакал и не мог остановиться. Не видя Богородицу, я точно знал, что это она.
Где я был? По земле ходил или по небу? Прощаясь с монастырём, я поднялся по лестнице на второй этаж и - так получилось!
– в третий раз вместе с группой греков-паломников приложился к святым мощам. В третий раз. За что мне это было дозволено? Говорили мне люди из Симферополя, бывшие вместе с нами, что и один-то раз мощи не всем паломникам открывают. А мне трижды было открыто.
...Я шёл среди мощей чудотворных, среди духа Совершенных и Святых, и не покидал меня этот вопрос, как крик стучал в горле: за что мне такая честь?! Подскажи, Господи! Или планида мне уготована страшная, и Ты укрепляешь меня? Или настолько я в пропасти грехов, что ты спасения ради дал мне последний шанс? Или гора трудов нечеловеческих ждёт меня впереди? Тогда как мне взять эту гору?
Все вместе или ничего из спрошенного? Неведом мне Промысел Божий.
...Я бережно обнял ладонями ковчег с головой Апостола Луки, хотел поднять и поцеловать голову, но всё-таки, не отрывая от стола, наклонился и поцеловал... Правильно сделал. Был мне на то ещё один добрый знак.
Не помню, кто уж мне сказал, чтобы сходил я за благословением на дорогу к игумену Ермолаю.
Игумен пилил с послушником дрова на заднем дворе. О.Ермолай уже в серьёзных годах - ему за семьдесят, но бензопилой управлял легко и умело. Я ждал.
– Отче, благословите на дорогу да на дела в миру, - попросил я, когда он заглушил пилу и снял защитные очки.
Игумен несколько удивлённо и строго (наверное, от неожиданности) посмотрел на меня, а потом лицо его преобразилось, стало светлым и ясным.
– Вы русский? А откуда?
– спросил он.
В который уж раз понимаю, что меня с моей черноволосой головой да ещё и в затемнённых очках принимают за грека.
– Из России. Из Коми - это ближе к Северному Уралу. Европейская часть. Русский Север, в общем.
– А-а, - улыбался он.
–
Он благословил меня. Я почему-то смущался так, что не узнавал сам себя. Послушник-здоровяк тоже улыбался:
«Храни вас Господи! Поклон России».
Сижу в келье. Надо уже выходить на причал. Валеры всё нет. Собрал и его сумку. Что ещё? Кажется, что должен был успеть сделать, то сделал. Заказал о.Филарету молитву во здравие о.Андрея, о.Владимира, игумена Трифона с братией, родственников да друзей.
За упокой почивших родственников и знакомых квиточек тоже оставил.
что ещё?
Перекрестился на образа. Поклонился и вышел.
Валера появился на пирсе за пять минут до прихода катера. Тёмный от пыли, усталый, с чётками на руке (подарок игумена Иверского монастыря), пышущий тёплой усталой энергией.
– Слушай, ты успел хоть с отцом Филаретом проститься?
– с упрёком накинулся я на него.
– Всё успел, Гриша. Всё, - он так улыбался, что и у меня рот до ушей растянулся.
Приближался катер. Волны почти не было. Плеск не слышен. Приближался катер, который нас увезёт в мир.
«Вернусь. Обязательно приеду хотя бы один ещё раз, привезу сыновей. Не прощаюсь, Афон.
– Я лихорадочно глядел на отворяющийся к причалу трап катера.
– Спасибо тебе, Богоматерь, за приют под твоим покровом. Спасибо всем... Не говори «прощай». Не говори «прощай». Скажи «до свидания»...
Я крестился, глядя в небо, как тогда, когда на пути к Афону обращался ввысь, к Богородице. Она ответила мне, приближающемуся гостю, набежавшим, растянувшимся по небу розовым облачком. Обернулся я на монастырь, поклонился. Рядом со мной стоял Валера. Лицо его неузнаваемо изменилось. Он пытался сосредоточиться, шептал молитву и крестился... медленно. Он пытался остановиться! Он пытался остановиться, как это делал я все четыре дня и три ночи! И он мучительно - по лицу было видно - собирал в душе те единственные слова благодарности, которые можно крикнуть в небо просто взглядом.
И тут мы, не сговариваясь, увешанные сумками, одновременно и, так уж получилось, как по команде встали на правые колена и, перекрестившись, тронули правой рукой землю Афона.
– Прощай!
– крикнул я с тихим ужасом от мысли, что хотел сказать «до свиданья».
– Прощай!
– кто-то во мне сильнее меня крикнул второй раз.
Мы встали тоже одновременно и, уже поднимаясь по трапу, с некоторым смущением и досадой заметили, что на нас смотрят все: и на катере, и провожающие, и те, кто поднимался вместе по трапу.
– Вы, наверное, офицеры?
– спросил улыбчивый иеродиакон Ианикий, с которым мы только здесь, на катере, познакомились.
Представители таможни на катере, видимо, тоже по-своему отреагировали на наше прощание: меня перепотрошили с ног до головы, сумку чуть ли не наизнанку выворачивали. Не знаю, как обошлось у Валеры...
Всё обошлось. Таможня ничего не нашла. Вот уж воистину -перед их глазами проплыли видеокассеты с записями, а они их не заметили. «Господь разберётся, что ты отсюда вывезешь для себя, что ещё для одного кого-то, а что для тысяч людей», -вспомнил я слова келиота о.Виталия.