BLOGS
Шрифт:
Вы прочтёте очерк, наверно, за час. Писал я его несколько вечеров. Вспомню что-нибудь и запишу. Захочется дописать более тщательно - сажусь и дописываю.
Для меня важны два обстоятельства.
Во-первых, может, с исторической или богословской точки зрения, а может, просто «по ослышке» что-то я записал неправильно. Может быть, где-то оговорился или неточно выразил мысль. Прости, ради Бога, читатель, ибо мне было важно донести настроение, интонации, стиль отношений монахов, меня (в себе), контрастность «мира» и МИРА. Удалось ли? Судить вам да Богу. Приехав на Афон со многими писательскими вопросами, пишу об Афоне совсем не как писатель.
Во-вторых,
«Не вера от страха, а страх от веры», - говорил старец Силу-ан. «Вера есть Любовь», - учил Христос. Чем больше любишь Мир и людей, тем больше заселяется в сердце твоём Страх Божий: в каком безумии мы живём! Как я-то живу ещё до сих пор? Как спасти себя и людей? Страх смерти - это пыль перед Страхом Божьим. Ибо что может быть страшнее Вечной Смерти, превращения в «Ниже, чем Ничто»?
Тайны Афона. Прикосновение... Есть ряд фактов, событий, явлений, которые я хотел бы описать, но не получается, не хватает меры и веса простых человеческих слов. Но даже не это главное. Главное - правда ощущений. А они заключаются в том, что в душе существуют запреты. Первый запрет: ЭТО дано было тебе. Для покаяния. Для движения к Мудрости. Для спасения. Сказав ЭТО, ты теряешь ЭТО.
Запрет второй: не уподобляйся Хаму. Не показывай и не рассказывай всего, что ты случайно увидел в Доме Отца Твоего.
Повинуясь этим запретам, а также по причинам другим, в силу неохватности Афона умом и сердцем, я не написал многого, но записал так, как сподобилось, пытаясь сохранить МИР в душе. Желаю и вам Мира в ваших сердцах.
Господи, храни чад Церкви твоей, храни Россию!
1994 год
СВЯТАЯ ВЕЛИКОМУЧЕНИЦА ВАРВАРА ЗАЩИТНИЦА ОТ ЗЛЫХ СЛУЧАЙНОСТЕЙ
С 17 декабря 1977 года моя жизнь могла пойти совсем-совсем в другом русле и другом направлении. Возможно, она бы уже и закончилась. В тот день, быть может, впервые мне было дано понять, что за каждое деяние отвечать придётся по полному счёту. И впервые дано было узнать, что такое заступничество невидимых сил, творящих чудо.
Всё было по-хулигански просто. Накануне подрался на танцах. Один из моих ударов попал в подглазной нерв моему сопернику Витьке, тот ослеп на оба глаза. Врач, ко всему прочему, ставил диагноз «контузия». Отец того парня был «большой человек» в нашем районе. К исходу первых же суток стало понятно, что от суда и тюрьмы мне не отвертеться. Колючая проволока замаячила перед глазами самой что ни на есть прямой перспективой. Но это было не самое страшное. Я думал:
Солнечное морозное 17 декабря лопнуло передо мной, как стекло, и увидел я словно сквозь треснутые воздух, солнце, жизнь и родной дом, что там, дальше, открывается бездна. Бездна, расколотая моим хуком с правой. Отвлечься от неё я не мог, наоборот, она расширялась с каждым новым моим вопросом. Как же я буду жить в том же городке, где Витька не видит солнца, где рядом со мной по улице будет ходить его мама? Как будут теперь жить мои родители, люди хоть и «небольшие», но уважаемые? Отец-фронтовик будет прятать глаза от заводчан.
Как-то особенно было больно из-за того, что я не мог вспомнить, почему мы подрались. Какая-то ерунда вспоминалась, но не суть. Сути конфликта просто не было. Бесовщина какая-то. И это тоже давило на сердце.
Хрустел снег под ногами. Как в сказке, запорошённый снегом стоял наш дом. Выбежала встречать меня наша собака. Но всё это было расколото пополам моим ударом с правой.
Тогда, помнится, закричало сердце куда-то в небо. А кричало оно так: «Небо! Солнце! Жизнь моя! Если есть за всем этим солнечным днём такая чёрная бездна, значит, есть и другое. И тоже за этим солнечным днём! Значит, есть что-то бездонно светлое и великое. Ведь не может же по ту сторону жизни, и солнышка, и дома, и собаки быть пропасть только в одну сторону. Если есть пропасть, значит, есть Великая Гора, которую я не знаю, но которую чувствую».
Я вспомнил Бога, иконы. Нет, неправильно говорю. Меня будто пронзило: «Так ведь в другой стороне от бездны и есть Любовь. Это и есть то, о чём была икона у бабушки». Там, на иконе, сквозь небо лицом к лицу смотрели на нас ангелы.
Как когда-то в детстве, я услышал в тот момент трубу. Этот звук нельзя перепутать ни с чем. Он нигде и везде. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, у меня мурашки по спине.
Я остановился как вкопанный. «Я хочу туда!
– была одна всепроникающая мысль.
– Туда, где труба, а не где бездна». Что-то происходило с сердцем. Оно сокрушилось и дышало, жило будто отдельно от меня.
Труба стихла, и бездна замкнулась. То, что происходило в последующие шесть часов, было сплошным чудом. Я пошёл просить прощения у Витьки и его отца (они оба были дома). Витя встретил меня, сверкая одним глазом, - одним он уже видел! Отец его даже не ругал меня, а просто ворчал на нас обоих. Говорил, что полно серьёзных дел, а он вынужден общаться с милицией, врачами и двуми безмозглыми идиотами.
Мы с Витей разговаривали часа четыре. А когда я стал уходить, у него начал видеть второй глаз. События вокруг той драки так же стремительно и благополучно разрешались, как трагически и дико начались.
Но 17 декабря 1977 года я запомнил на всю жизнь.
Летом 1994 года на Святой горе Афон - на Великой христианской горе мира - в монастыре Старый Руссик иеромонах Иона привёл меня с товарищем к престолу святой великомученицы Варвары. Это был самый маленький престол, который я когда-либо видел. Полочка в уголку комнатки, которая сама-то мал-мала, примерно метра два на четыре. Полочка задёрнута завесой - это и есть престол. Но в 1994 году та комнатка была мне уже очень понятна. Она была, быть может, самой-самой моей из всех комнаток, дворцов, отелей и квартир, которые были в моей жизни.