Богатырь сентября

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Она, видать, говорит, что тебя Солнце-князь убьет, – догадался Гвидон. – Огнем спалит. Так, Милитриса Кирбитьевна? А меня? Меня не спалит?

Белка потыкала пальчиком ему в голову. А Салтан подумал: вот и снова сказалось различие между ними. Хоть он Гвидону и отец, но тот – чудесное дитя, кровью связанное с самим Солнцем, а он, Салтан, – просто человек, хоть и царь. И есть пределы, за какие людям уже нельзя. Он и так вон как далеко забрался…

Не споря, царь сел на землю, привалившись спиной к стволу. После долго подъема во тьме и ноги, и глаза нуждались в отдыхе. Белка лапками сделал знак: здесь и сиди, –

а потом пробежала вперед и поманила Гвидона: пойдем, дескать.

– Бывай, бать! – Гвидон помялся. Со дня встречи они расставались впервые, и обоим стало неуютно. – Ты за меня не бойся. Главное, с места не сходи, а то потеряемся тут… а нам еще Кику искать.

– Ступай с богом! – Салтан снова встал и обнял его.

Гвидон помахал ему и следом за скачущей белкой отправился куда-то по нежно сияющим голубовато-зеленым лугам. Куда-то в бесконечность.

Глава 12

Дорог и тропинок никаких не было, во все стороны расстилались одинаковые виды – луга и горы-тучи на краю горизонта, – однако белка уверенно мчалась вперед широкими скачками. Поглядывая себе под ноги, Гвидон не понимал, по чему идет: если всмотреться в траву под ногами, то начинало казаться, что эта трава где-то далеко, а ступает он по почти невидимому своду из прозрачного хрусталя. То и дело он поглядывал на Солнце: колесница была еще далеко, однако заметно снижалась. Раза два белка оборачивалась, показывала Гвидону на Солнце и знаками объясняла: нужно успеть раньше него. Гвидон прибавлял шаг.

Через какое-то время он заметил впереди нечто живое. Две-три овечки щипали траву, и Гвидон остановился, рассматривая их: шерсть овечек была серо-голубой, и цвет ее все время менялся, играл оттенками. Они с белкой прошли еще немного и нагнали целое стадо таких. Уже пройдя половину, Гвидон заметил впереди человеческую фигуру. На вид ничего угрожающего: старуха в красном сарафане и зеленой душегрее, с клюкой в руке, подгоняла овечек. Обернувшись, чтобы подогнать отставших, она заметила Гвидона и остановилась.

– Бог помочь, бабушка! – Гвидон поклонился.

– И тебе, внучок! – приветливо отозвалась старуха.

Для обычной пастушки она была уж очень нарядна: под платком золотой парчи высился высокий узкий кокошник в жемчуге, по краям его сияли белые и голубые самоцветы.

– Не видал ли ты, внучок, там позади моих овечек? Гоню вот домой, а они разбегаются, неслухи!

– Видел, бабушка. Найти?

– Поищи, сделай милость.

Гвидон взглянул на белку: не рассердится ли она на такую задержку? Белка закивала, и тут старушка сказала:

– Надобно мне поспешать, а не то воротится домой сынок мой, рассердится, что не встречаю. Коли рассердится – худо будет, все нивы на полях сожжет, зноем спалит. А он уж вон где!

Она показала на Солнце, чья колесница заметно приблизилась.

– Так ты – Заря Вечерняя? – охнул Гвидон. – Солнцева матушка?

– Истинно так. А ты-то кто?

– А я – князь Гвидон, Салтана Салтановича сын. – Гвидон стянул с головы шапку и поклонился. – К вам-то у меня и дело, к тебе и сыну твоему.

И едва он снял шапку, как от волос его брызнул яркий солнечный свет, особенно заметный среди густеющих сумерек.

– Надень скорее! – Заря Вечерняя кивнула на шапку. – Пока сынок мой издали не увидал тебя. И беги

за овечками, не то опоздаем – ни мне, ни тебе добра не будет.

Гвидон бегом пустился назад. Собирая овечек, разбредшихся по кустам, часто оглядывался, боясь потеряться, но старушка стояла на месте, держась за свою высокую клюку. Издали казалось, что это не женщина среди овец, а красный столб закатного света среди вечерних, подсиненных тьмой облаков.

Когда Гвидон вернулся, подгоняя трех заблудших овечек, белка лихо выплясывала перед старушкой, а Заря Вечерняя с улыбкой наблюдала за ней.

– Твоя зверюшка?

– Моя. Милитриса Кирбитьевна звать.

– Ишь, затейница какая! Ну, идем скорее.

Вдвоем они погнали стадо дальше. Вскоре впереди показалось золотистое сияние. Оно все росло, пока глазам Гвидона не открылся дом. Стены его были словно отлиты из чистого золота, крыша играла отблесками золота червонного. Дверь распахнулась, навстречу высыпала целая толпа женщин. У Гвидона зарябило в глазах, и он поспешно зажмурился: показалось, их целая сотня. Когда открыл глаза, оказалось, что девушек чуть более десятка, но они все одинаковые! Писаные красавицы, длинные золотистые косы, сарафаны нежно-розового цвета, шитые жемчугом, девичьи повязки серебряной парчи. Бросая на Гвидона лукавые взгляды, девушки погнали овец куда-то за дом, а Заря Вечерняя повела Гвидона внутрь.

Он ожидал, что внутри Солнцева дома совсем ослепнет, но нет: золотое сияние притихло, стало можно оглядеться. Утварь была красоты несказанной: вся в резьбе, мягкого золотистого дерева, посуда – золотая, все покрывала, ковры и занавеси – багряного шелка. У дальней стены стоял высокий трон почище любого царского: он и освещал этот дом, и никаких иных светильников не требовалось.

– Расскажи-ка, внучок, что тебя привело к нам? – Заря Вечерняя устало опустилась на скамью, а Гвидон, не смея сесть там, где сидит Солнце, уселся на пол. – Лучше бы мне тебя спрятать покуда. А то увидит тебя сын мой, с устатку разгневается.

– Как скажешь, матушка. А пришел я вот зачем…

Гвидон стал рассказывать о себе, от самого рождения. Заря Вечерняя участливо кивала, качала головой. Но не успел он довести рассказ до конца, как снаружи раздался поистине оглушительный грохот копыт.

– Ох! – Заря Вечерняя подскочила. – Сынок вернулся. А ну-ка, лезь сюда!

Она подняла покрывало на лавке и указала вниз. Гвидон, испуганный и шумом, и дыханием зноя, долетавшего через открытую дверь, живо юркнул под лавку. Белка забилась ему под локоть, прижала уши и слегка дрожала.

– Не робей, Милитриса Кирбитьевна! – Гвидон осторожно пощекотал ей за ушком. – Нас баба била-била, не разбила, дед бил-бил, не разбил – авось и Солнце-князю на яичницу не угодим!

Белка фыркнула от смеха и зажала лапкой пасть.

А потом оба невольно зажмурились и опустили головы. У входа раздался гром, треск, повеяло мощной волной жара. Даже сквозь покров ударил по глазам ослепительный свет. Воздух так уплотнился, что Гвидон хоть и был сам далеко не простым парнем, осознал всей кожей, каждой косточкой и жилочкой, как мал и слаб перед этой мощью. Порадовался мельком, что белка велела Салтану остаться возле дуба: отец его, человек обычный, уж точно сгорел бы и обратился в горсточку праха в это мгновение, когда Солнце-князь вступил в свой дом.