Богдан Хмельницкий
Шрифт:
предлагая мир и требуя 200.000 червонных злотых окупу, для заплаты татарам.
Kubala. I, 85.—Kronika miasta Lvvowa, 280—288.
234
Городские райцы видели, что город не может удержаться и согласились начать
переговоры. Они уверяли и сами себя и других, что решаются просить пощады у
козацкого вождя не из трусости, а единственно для того, чтоб спасти католическую
святыню от поругания 1).
Но
день прихода Козаков губернатор внушил жителям, что если предместья останутся
целы, то козаки засядут надолго пред городом, и, по его мнению, для предупреждения
опасности, надобно бы истребить предместья. И действительно, тотчас по прибытии
союзных козацких и татарских сил ко Львову, козаки стали напирать на предместья, а
татары обступили их кругом, чтоб не дать бежать из них предмещанам. Уже в первый
день козаки разорили внешния ничтожные деревянные укрепления из кольев и
ворвались в предместья. Предмещане бросились спасаться, иные в укрепленные
монастыри, иные в город, и сразу тысячи возов стеснились у ворот, а из города усердно
палили в преследующего неприятеля. «Нуте, молодцы, нуте!» свирепо кричали
напиравшие вперед толпы Козаков. Вдруг Хмельницкий приостановил бой и послал,
как говорено было, трубача с предложением выдать иудеев. Впоследствии католики
сложили легенду, будто козацкий вождь был остановлен видением в облаках — он
увидал образ молящагося на коленях монаха с распростертыми руками — и так был
поражен, что приказал отступить. Это был, толковали бериардины, святой Яи из Дукли
и вера в это заступничество святого так распространилась, что впоследствии близ
бернардинского монастыря поставили колонну с изображением наверху св. Яна из
Дукли в том виде, в каком он являлся в облаках и спас город Львов от схизматика
Хмельницкого и неверного Тугай-бея. Но на другое утро возобновили козаки нападение
на предместья с новою силою. В православной «кафедре» св. Юрия толпы предмещан
искали спасения в молитве. Козаки, перебивши много народа во дворе монастырском,
разбивали церковные двери, стреляли в окна и, наконец, ворвались в средину храма.
Старик игумен, стоя у алтаря, пытался напомнить им, что они такие же православные,
как и народ, .собравшийся в церкви.— «Гей про Бог христиане! Вира, вира!» вопиял
он. Но козаки неистово требовали сокровищ, кричали: «батеньку, не хочем твоей виры,
лише дидчих грошей!» Они плескали ему на плечи горилку и зажигали, понуждая
отдавать
нахлынули другие с заступами, рубили стены, не пощадили гробов и выкидывали из
них полусгнившие трупы, ища сокровищ, наконец сорвали со стены и ободрали
храмовую икону св. Юрия, и потом ушли, говоря: «прощай, св. Юру». Вытряхивая
карманы у тех, которых застали в церкви, козаки говорили им: «вы хоть сами одпой
веры с нами, да у вас деньги лядсисия,—так за это вас надобно карать» 2).
Так рассказывают поляки о тогдашней дикости Козаков, мало показывавших
благоговения к вере, за которою выставляли себя воюющими. В то время, когда одни
расправлялись у св. Юрия, другие забирались в опустелые костелы и дома, стоявшие
близко городских валов, и оттуда с гребня крыш,
‘) Rei. Czech. Kron. miast. Lw., 303.—Рукоп. И. П. Библ. разнояз. hist F. № б
Ivubala, I, 89. Ссылка на Зиморовпча, 108.
235
из-за дымовых труб и из окон палили в город и удачно поражали смельчаков,
выступивших на вал для обороны. Иные забрались в кармелитский монастырь,
умертвили там пятнадцать монахов и перебили не мало народа, искавшего в монастыре
убежища,—и оттуда стали беспокоить горожан пальбою. Тогда городские старейшины
вспомнили советы, подававшиеся пред самым нашествием неприятелей, и решились
сжечь предместья, чтоб лишить неприятеля пристанища и точки опоры для действия
над срединою города. Нашли людей, которые за обещанную награду взялись пустить
огонь в ближайших к городским валам строениях предместий. Их выпустили тайным
ходом в ночное время и они подлозкили огонь во многих домах. Пожар
распространился с чрезвычайною быстротою, благодаря тому, что поднялся сильный
ветер; тогда козаки, преследуемые огнем, покинули предместья, однако самый город
был в опасности, когда ветер обращался на его сторону. Пожар произведен был ночью с
четверга на пятницу. Когда огонь разгорелся, стало так светло, что можно было на
земле увидеть иглу. Поутру в пятницу настал узкасный день. Дым, восходивший над
пламенем, закрывал солнечный свет, сделался нестерпимый жар и смрад; там —
огненные головни укрывали крыши слоями, там рассыпались искры будто из какого-то
мешка; страшно трещали падающие стропила, бревна и кровельные доски; раздавались
раздирающие отчаянные вопли и крики: «горим! горим! воды! ради Бога воды!»