Богдан Хмельницкий
Шрифт:
благоразумного и храброго гораздо желательнее смерть, чем неволя: смерть
прекращает, неволя рождает горе!» Городской совет не послушался старика и
обрадовался, когда Хмельницкий, благочестивых ради, живших еще в большом
количестве в этом городе, оставил прежнее свое намерение брать его приступом и
предавать воинскому разорению, а предложил денежную сделку: он потребовал с
города окуп, обещая за то отойти от него с своим
происходили совещания; львовяне хотели что-нибудь выторговать у козацкого гетмана;
но вдруг новые успехи Козаков заставили мещан не прекословить более милосердию
Хмельницкого.
С северной стороны города Львова, на горе, называемой Лысою, был замок,
построенный в старину князем Львом Даниловичем. В мирное время оигь оставался
незанятымъ^ потому что был неудобен для жизни: там была дурная вода и притом в
единственном колодце; но в военное время положение его было валено. Он стоял на
возвышенности, откуда можно было видеть, чтб делается в городе, и притом оттуда
можно было удобно палить в город. Артишевский поставил там гарнизон под
начальством бурграфа Братеевского. Гарнизон этот, в начале состоявший всего из
семидесяти человек, увеличивался охотниками из мещан и мужиков. Тут в субботу
столпилось также много предмещан, лишенных лшлищ. Козаки, под начальством
Кривоноса, повели приступ на этот замок. Замок был крепок не столько
искусственными укреплениями, сколько естественною крутизною горы, на которой был
построен. Но чрезвычайное скопление народа обоего пола грозило скорым
наступлением голода. Козаки неустанно беспокоили этот замок целый день до сумерок,
и наконец Вратковский, выбившись из сил и страшась оставаться там далее и
подвергаться голоду, ушел с своими солдатами. Оставшиеся без обороны предмещане,
мещане и мужики пришли в волнение. «Чего-ж нам ждать еще?—закричали некоторые
из них:—чем погибать от голода с детьми, лучше отдаться на милость козакам!. Не
такое страшное горе, как страх его малюет! Волки, медведи — и те бывают милосерды,
а козаки — люди, да и татары люди! Что они нам сделают? В неволю возьмут? Что-ж?
потерпим, а после, может быть, на волю выйдем. Жон, дочерей наших изнасилуют? Э,
что-лс делать! Не стыдно, когда поневоле. Ну, с Богом!» Множество голосов со стен
закричало, что они сдаются.
В воскресенье толпа кияков, — так назывались червонорусские хлопы, потому что
за недостатком оруясия употребляли кии, — ворвалась в. замок, как волки в овчарню,
говорит очевидец, и перерезали они всех от старого до малого. «Страшно выглядывал,
—продолжает тот лсе
кровью, и башнями, завалеппыми людскими трупами» *).
Тем временем козаки отняли у горожан воду, следуя указанию одного
предмещанина, ушедшего к козакам 2) и, чтобы лучше долетали в город ядра и пули,
взмостили на крышу высокого костела пушки. Пущенная бомба
1)
Rei. Czech. Кг. m. Lw., 306.— Rei. Grozw. Ibid., 314.
2)
Рукоп. И. П. Б. разнолз. F. № 5.
238
зажгла жидовскую синагогу; пожар распространился; люди не смели тушить,
потому что картечи убивали их на улицах. Тогда мещане, видя неизбежную беду,
соглашались сдаться на волю победителя, выставили белое знамя и послали знакомого
Хмельницкому ксендза Гунцель-Мокрского просить помилования. Этот ксендз,
регулярный каноник и экс-иезуит, был когда-то профессором в той иезуитской
коллегии, где учился Богдан Хмельницкий и считал козацкого гетмана в числе своих
бывших слушателей. Хмельницкий теперь принял его радушно и вручил, по его
просьбе, охранительный лист для послов, которых, как сообщал ксендз Хмельницкому,
город Львов намерен выслать для переговоров в козацкий стан ').
Хмельницкий, получив это известие, бросился лично к осаждающим, влозкил на
палку свою шапку и, показывая исозакам, кричал: «згода!» 3).
Битва остановилась. Вслед затем выехали из Львова четыре депутата: от русских,
поляков, армян и от университета 3). В сопровождении полковника Остапа они
прибыли в Лисеннцы 13 октября.
Гетман принял их ласково, потчивал вином и уверял в своем располоясении к
городу Львову.
Депутат от католиков, Вахлович, отличался особенно красноречием, и со слезами,
«нищенски», по замечанию очевидца 4), молил предводителя пощадить нх и уменьшить
цену окупа.
«Помилуй нас, — говорил он, — ради нашей крайней бедности; паны совершенно
нас ограбили; нилявецкое войско обобрало нас и покинуло; мы в самом горьком
положении; не дай нам погибнуть с голода!»
Хмельницкий отвечал: «Я не могу скрыть от вас, что меня слишком огорчают эти
несчастные обстоятельства. Дай Бог, чтоб и ухо человеческое о подобных не слышало!
Всему причиною Вишневецкий и Конецнольский, о чем я писал вам; не стало сил
переносить нам тязккий наш жребий; у нас насильно отнимали все наше достояние, и
нам ничего более не оставалось, как взять оружие. Вы просите милосердия: я сам
просил его для себя и не был пастолысо счастлив, чтоб получить; но вам я оказку его!