Богдан Хмельницкий
Шрифт:
Вереницами крузкили в горячем воздухе птицы, лишенные своего приюта под
крышами. Узкас приводил в оцепенение смотревших на это зрелище: казалось, им
приходит их последний час; иных даже звук труб приводил в смертный страх. На
счастие горожанам, с наступлением следующей ночи пошел дождь и спас
недогоревшие дома. Из города можпо было ясно распознать, что за пределами
городской стены все хаты подгородних обывателей, их гумна и пасеки, загородные дачи
зажиточных
— все стало добычею пламени в каких-нибудь несколько часов х).
Предмещане, лишившись имуществ, скитались без куска хлеба с женами и детьми:
многие пристали к козакам; других загнали в город, обеицая кормить во время осады.
Население Львова увеличилось: от тесноты и дурной пищи, которою питались бедняки,
при дороговизне припасов, открылись повальные болезни. «Наши улицы, рынки и
церковные дворы обратились в настоящий лазарет; угла не было в городе, где бы нельзя
было встретить недужных и не слышать удушающей вони»—говорит очевидец.
Сверх того, поляков, иудеев и армян пугало скопление православных, между
которыми попадались подозрительные для них лица; слышно было, что у
православных мещан бывают ночные скопища. Кще до прибытия Хмельницкого
открыто было, что мещане гологурские писали к нему, приглашали избавить народ от
невыносимой ляшской неволи и обещали содействие. Письмо было перехвачено;
поляки боялись, что таких доброжелателей Хмельницкого было в городе не мало. Всяк,
— говорили тогда католики,—кто только исповедует греческую веру, желает погибели
Польше. Открыли в городе женщину, которая была любовницею Кривоноса и потом с
одним исозаком стран-
Kronika miasta Lwowa, ЗОО.
236
ствовала для узнания дел. Она сама созналась в этом и была пощажена. Донесли
губернатору, что у одного богатого мещанина, Юрия Коваля, работники льют пули и
куют оружие. Окружили подозрительный дом и действительно нашли много железа и
свинцу. Хозяин отговаривался, что это припасено для продажи, но узнали, что это
готовилось для оружия православным, на помощь козакам. Во время штурма города
Артишевский приказал казнить его па страх ’ прочим примерным образом, но
выражению современника. Вслед затем было перехвачено письмо львовского
православного владыки к Хмельницкому. Неизвестно содержание его; летописец
говорит, что губернатор оставил владыку в подозрении *). Католики боялись
православных и, если верить рассказу украинских летописцев, бернардины выдумали
средство уменьшить число этого опасного для них народа.
Скрывавшиеся во Львове мужики и предмещане проживали
монастырях. Вернардинский был набит битком. Монахи устроили в субботу обед и
поставили два стола: на одном кушанье было мясное, на другом постное; так как
католики наблюдают в субботу пост, то монахи, сзывая людей, говорили: «Идите, кто
из вас русин, пусть садится и ест мясо, а кто поляк, то для него трапеза с рыбою и
масломъ». Православные, не подозревая уловки, сели за особый от католиков стол.
Тогда монахи стали вызывать их поодиначке, под предлогом, что хотят что-то сказать, и
выводили за ворота. Там, в глухом дворе, был колодезь, называемый бардыш. Подле
колодца стоял бернардин. Монах подводил русского к колодцу и говорил: «Посмотри
туда, русин!» Русский наклонял голову, и стоявший подле колодца бернардин рубил его
по шее, а тело сбрасывал тотчас в колодезь. Вот уж несколько, человек таким образом
пошло вслед за монахом; никто не знал, чтб сделалось с тем, который вышел прежде
него; всяк добровольно наклонял голову под топор. Наконец обедавшие стали
беспокоиться, что братья их нс возвращаются, некоторые встали и подсмотрели, чтб
делают монахи. Тогда все с отчаянными криками бросились через стены и, без оглядки,
полетели в козацкий лагерь, где произвели всеобщее исступление. Хмельницкий, в
первом порыве гнева, грозил сжечь целый город 2); но потом утишился и послал
предостеречь всех зкителей Львова русского вероисповедания, чтоб они спрятались в
церквах во время штурма города, которым он угрожал 3).
Хотя город Львов, как выше было показано, и был обнесен двумя стенами и рвом,
но эти укрепления были ненадежны; вода во рву высохла, а стены, по замечанию
современника, годились для защиты от ружей, а не от пушек. Артишевский, однако,
показал отчаянную готовность защищаться. «Я узко стар,—говорил он,— довольно
позкил, кончу зкизнь во Львове: лучше пусть меня задавят его развалины, чем мне
спасать зкизнь низкою сдачей!» Но зкители, привыкшие к изобилию, иевоинственные,
давно не видавшие у стен своих неприятеля, зкелали избавиться от опасности каким бы
то ни было
‘) Annal. Polon. Glim., I, 84. — Pam. do pan. Zygm. IU., Wlad. IV i Jan Kaz., II, 32. —
Hist. pan Jan. Kaz., I, 25,
2)
Истор. о през. 6p.
3)
Рукоп. II. П. Библ. распояз. № 5.—Rei. Grozw. Kr. m. Lw., 314.
237
образом. Подумайте,—убеждал их старик губернатор,—как можно довериться
Хмельницкому, когда он замарал себя всякого рода вероломством? Для человека