Бородинское поле
Шрифт:
тридцать шесть, а не двадцать четыре или сорок два? Но их
безмолвный вопрос остался без ответа: Говоров, не говоря
больше ни о чем, простился и уехал в Кубинку.
Командующий Западным фронтом генерал армии Жуков
нервно расхаживал по просторной комнате в Перхушково,
хмуря большой лоб и сжимая крепкие кулаки. Он только что
положил телефонную трубку - разговаривал с генералом
Рокоссовским. И разговор этот расстроил его. Не обошлось
резких слов. Еще до войны жизненные пути Георгия
Константиновича Жукова и Константина Константиновича
Рокоссовского не однажды перекрещивались. Они были
одногодками, хорошо знали друг друга. Познакомились в 1924
году во время учебы на кавалерийских курсах
усовершенствования командного состава. Потом в
Белорусском округе Рокоссовский командовал кавалерийской
дивизией, а Жуков в этой дивизии командовал полком. Затем,
уже перед самой войной, Жуков командовал Киевским округом,
а Рокоссовский в этом округе был командиром корпуса.
Принцип воинской требовательности и исполнительности
Жуков возводил чуть ли не в своего рода фетиш. Иногда он
требовал от своих подчиненных невозможного, выполнить
приказ "через не могу", и в конечном счете невозможное
становилось возможным, хотя и доставалось оно дорогой
ценой. Обладая острым аналитическим умом стратега, он умел
всегда и во всем видеть главное, жизненно важное и
сосредоточить на этом главном всю энергию, волю, силы и
средства, находящиеся в его распоряжении.
В данном случае этим главным была Москва. Во имя ее
спасения он использовал в полной мере предоставленную ему
власть. История поставила вопрос круто и бескомпромиссно:
речь идет не только о Москве как о стратегическом центре и
даже не как о столице. Речь идет о существовании Советского
государства: быть или не быть. Опыт Кутузова в данном
случае не годился. На этот раз Москву сдавать было нельзя.
Ее нужно отстоять любой ценой.
В самый критический час нависшей над Москвой угрозы
ему позвонил Сталин и спросил:
– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас
об этом с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
Жуков ответил спокойно и без колебаний:
– Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее
двух армий и хотя бы двести танков.
– Это неплохо, что у вас такая уверенность, - сказал
Сталин.
Да, он был уверен. Без этой уверенности нельзя было
победить. Он был требователен, излишне крут и суров в своей
требовательности,
Время было суровое.
Сам он знал, что бывает иногда грубоват. С этой своей
слабостью он пытался бороться, сожалел о крепко сказанном
словце и обидной фразе. Знал, что и Рокоссовский сейчас
обиделся - человек он тонкий и восприимчивый, сам не
повысит голоса даже на виноватого и переживает, когда на
него повышают голос. "Но ведь за дело же, - думал
командующий, уже мысленно продолжая разговор с
командармом шестнадцатой. - Дивизия Панфилова отошла?
Отошла. А по какому праву, когда приказано стоять насмерть?!
Говорит, армия осталась без артиллерии. Почему? Почему,
отступая, бросили орудия и трактора?! Противник оказывает
сильный нажим, рвется к Волоколамску напролом, не считаясь
с потерями. А шестнадцатая армия осталась без артиллерии и
завтра не сможет вести бой. Одними бутылками да гранатами
танки не остановишь. Чем помочь, когда и фронтовые резервы
уже введены в действие?.. А помочь нужно, хоть чем-ничем".
Он позвонил начальнику штаба:
– Василий Данилович, направьте Рокоссовскому два
полка зенитных пушек.
Он знал, что 37-миллиметровый снаряд по представляет
особой угрозы для немецких танков, но все же... И в это время
звонок от Говорова. Командарм пятой докладывал о тяжелом
положении, сложившемся на центральном участке. Свой
последний резерв - две стрелковые роты и дивизион "катюш" -
командарм ввел в бой. Но этого недостаточно: немецкие танки
вошли в Дорохово, бои идут на подступах к Тучково. Жуков
выслушал Говорова молча: он знал, что обескровленная пятая
армия в настоящее время имеет численный состав, равный
штатному составу дивизии. Сказал, не повышая голоса:
– Любыми средствами задержите дальнейшее
продвижение противника. Я сейчас выезжаю к вам.
Стремительно вошел в кабинет командующего член
Военного совета фронта Булганин, заговорил от порога,
вскинув седеющую голову и выставив вперед игривую кисточку
бородки:
– Звонил Лобачев. Положение у них на пределе.
Панфилов отошел. Просят артиллерии.
– Знаю: только что говорил с Рокоссовским, - проворчал
Жуков.
– Но у них положение действительно тяжелое, - сказал
Булганин, садясь в кресло. Он пообещал члену Военного
совала шестнадцатой посильную помощь и намерен был
выполнить обещание.