Бородинское поле
Шрифт:
Чкалова и в деревянном ветхом домишке на Верхней
Масловке, доставляя радость и Остаповым, и Макаровым.
Наталья Павловна слушала невестку, не скрывая слез и не
прерывая вопросами: только вздыхала. А Борис Всеволодович
с отцовской гордостью повторял:
– Мм-да, все это похоже на Олега. Очень правдоподобно.
– Как будто кто-то мог сомневаться в достоверности рассказов
Святослава.
После того как за полночь Святослав уходил в палату,
Варя
– Ты знаешь, Саша, кого он мне напоминает? - И
отвечала сама же: - Петю Ростова. Помнишь, у Толстого?
– По-моему, Петя был помоложе, тот еще мальчик вроде
моего Коли. А твой племяш совсем взрослый. Серьезный,
рассудительный.
– Да какой-же он рассудительный? - возражала Варя с
нежностью и теплотой, которую она питала к племяннику. -
Говорит сумбурно, никакой последовательности. Начнет про
Олега и вдруг перескочит на какого-то комиссара. При чем тут
комиссар?
– А при том, что и комиссара Олег спасал. Я смотрю, он у
тебя там нечто вроде санитара или милосердного брата, -
смеялась Саша и потом вдруг: - Ты письмо ему написала? Я
ведь завтра на фронт. Туда, где твой Олег. Обязательно
встречу. Теперь мы знаем, где он: пятая армия, тридцать
вторая дивизия.
– Командует армией генерал Говоров, а дивизией
полковник Полосухин, - в тон продолжала Варя. - Там тебя
ждет Леонид Викторович Брусничкин.
– Он ждет нас обеих, - напомнила Саша. Варя поняла ее
намек, ответила нерешительно:
– Да я, пожалуй, тоже. Что ж, Славка, можно считать, на
ногах...
Они должны были уйти на фронт раньше, но появление в
госпитале Святослава задержало Варю, а с ней и Саша
временно отложила свой уход из госпиталя.
– Ну смотри, тебе решать, - как будто даже со скрытой
обидой или упреком сказала Саша, собираясь уходить.
– А то
давай письмо. Может, разыщу, передам.
– Да уж лучше я сама явлюсь вместо письма. Поедем
вместе, - наконец решила Варя.
Как часто наши решения и планы ломают
непредвиденные обстоятельства, особенно на войне. Так
случилось и с Вариным решением ехать на фронт, и
обязательно к мужу, в 32-ю дивизию. В тот вечер, простившись
со всеми в госпитале и договорившись с Александрой
Васильевной о завтрашней встрече, она пораньше
отправилась домой и прежде всего поехала к своим на
Верхнюю Масловку. Мать сидела у стола заплаканная перед
фотокарточкой Игоря. Маленькое сморщенное лицо ее
посерело, а в невидящих бесцветных глазах была бездонная
скорбь.
стеклянной банке фотографию - последнюю, со Звездой Героя,
– так все поняла: случилось что-то ужасное. Но спросила,
стараясь не выдавать волнения:
– Что с тобой, мама? Ты плохо себя чувствуешь? На тебе
лица нет.
– Игорек-то наш... царство ему небесное... - И заныла
слабеньким детским голоском; худенькие плечики ее мелко-
мелко задрожали под теплым шерстяным платком.
– Игорь?!
Глаза Вари расширились и застыли в ужасе, голос
оборвался, одеревенели слова. И только тогда она обратила
внимание на лежащую на столе бумажку. Схватила ее
дрожащей рукой - неясные, словно в тумане, строчки
расплывались, плавились, оставался от них лишь страшный
смысл: пал смертью героя в бою с фашистскими
захватчиками. И все, никаких подробностей. Где, когда и как?
Варя еще раз молча пробежала затуманенным взглядом
скупые строчки. Больше ничего, даже не сообщили, где
похоронен. Мысли метались и путались. А может, только
ранен, может, ошибка? Почему же не сообщили, где
похоронен? Или нечего было хоронить, как того пограничного
лейтенанта Гришина, о котором Игорь рассказывал? Сгорел в
танке? Эта мысль леденила душу, но в то же время Варя
сознавала, что нельзя допускать слабости, поддаваться
угнетающим сердце и разум чувствам, надо взять себя в руки,
успокоить мать. А как ее успокоишь?
Мать слегла, с ней случился сердечный приступ. Ее
нельзя было оставлять. О поездке завтра на фронт теперь не
могло быть и речи.
И Саша поехала одна.
21 октября после ожесточенных боев южнее Можайска
пятая армия отошла на новый рубеж в район Дорохово и
Тучково. Штаб армии размещался в Кубинке, где скрещивались
шоссейные и железные дороги.
Фельдмаршал Клюге спешил. Его разведка доносила, что
пятая армия русских обескровлена, что 32-я стрелковая
дивизия потеряла половину своего личного состава, что,
измотанная непрерывными боями, она уже не сможет
выстоять перед свежими силами наступающих, и захват
узловой станции Кубинка означал бы полный крах пятой армии
и открывал путь для последнего, решающего броска на Москву.
И Клюге ввел в бой в полосе пятой армии два армейских
корпуса, чтобы прорвать оборону русских и овладеть Кубинкой.
Особенно тяжелое положение создалось на левом фланге, в