Бородинское поле
Шрифт:
сестренке письмо написал. Прощальное, понимаешь. Так ты
отошли его. Только никому не показывай, не говори, а то
начнут читать, посмеются только, ни к чему чужому глазу. Так-
то. Ты дальше его спрячь да смотри не потеряй...
– Все, все исполню, как ты пожелал, - сказал Елисей,
засовывая дрожащей рукой за пазуху треугольник письма.
В полночь, когда полк Макарова отошел восточнее
Можайска и расположился в небольшой деревушке, Леонид
Викторович
Акулова, после острого разговора с Макаровым писал
пространную объяснительную записку в политорган и в особый
отдел.
А утром Глеб узнал, что его полк выводится в армейский
резерв для пополнения и непродолжительного отдыха.
В то же утро еще до восхода солнца генерал Штейнборн
получил донесение, что русские оставили Можайск. Он
приказал адъютанту разбудить доктора Гальвица. Но доктор
уже не спал, он раньше генерала узнал, что ночью все
Бородинское поле очищено от русских, и он горел желанием
попасть на этот исторический мемориал с восходом солнца,
потому как вызвездившее небо предвещало солнечный
морозный день.
Кузьма Акулов, удобно расположившись в танке, плотно
закрыл все люки - на всякий случай, чтоб кто-нибудь
нежданный-нежеланный не пожаловал к нему в гости. Больше
всего он опасался своих: мол, придет Елисей, доложит
начальству, а те, не поняв его искреннего замысла, пошлют
сюда людей, приказав им вернуть Акулова в полк живым или
мертвым. Такая мысль и в самом деле появлялась у
Брусничкина, но осуществить ее уже не представлялось
возможным. Цымбарев догнал свой полк на марше возле
деревни Псарево, когда уже на окраине Семеновского три
наших танка вели перестрелку с головными отрядами немцев.
Путь к Акулову был закрыт.
Наглухо закупорив себя в бронированном колпаке,
Акулов предавался, как это ни странно в его положении,
спокойным раздумьям о жизни. И думал он не о том,
правильно ли он поступил - его решение было окончательным
и бесповоротным, оно не вызывало в нем никаких сомнений, -
а просто, перебирая в памяти всю свою жизнь год за годом,
вспоминая своих родных, близких, друзей и просто знакомых,
он силился представить себе ту жизнь, которая будет уже без
него и после него. Теперь в его сознании все решительно
делилось на две части: одна - "до" и другая - "после". Все, что
было "до", то есть при его жизни, казалось естественным, не
вызывающим ни сомнений, ни огорчений, хотя не все было
гладко. Рос
сестренки. Отец прошел империалистическую и не вернулся с
гражданской. Командовал он красным эскадроном. И, как
сообщало военное начальство в официальной бумаге,
присланной матери, в атаке под Перекопом был зарублен
белыми. Кузьма плохо помнил отца - он представлялся ему
тихим, ласковым и застенчивым, даже не верилось, что такой
мог скакать на лошади с обнаженным клинком. Росший без
отца, он с детских лет привык внимательно присматриваться к
людям, изучать, наблюдать, ценил в человеке прежде всего
искренность, правдивость и не терпел фальши. Людей делил
на две категории: лживых и правдивых. Первых сторонился и
презирал, ко вторым льнул всей душой и доверялся
беспредельно. Таких Кузьма встречал в своей жизни немного.
Среди них на первое место он ставил комиссара Гоголева.
Акулов вспомнил их разговор, когда формировался полк.
– Вы где вступали в партию, товарищ Акулов?
– спросил
тогда Александр Владимирович, глядя весело, доверчиво,
словно они были давнишние знакомые.
Кузьма ответил, почему-то обрадовавшись:
– У себя в деревне. Это когда я секретарем сельсовета
работал. - И засмущался последней фразы своей: "К чему
такое ввернул? Еще подумает, что хвастаюсь". Хотя своей
секретарской должностью он гордился.
– У вас большая семья?
– Семья?
– удивился вопросу Акулов.
– Мама да я. Да еще
старшая сестра, но она замужняя, свою семью имеет.
– А ваш отец?
Гоголев так посмотрел на Кузьму, будто был не просто
знаком, а дружен с его отцом. И Кузьма обстоятельно
рассказал. А вскоре - это уже когда Гоголев взял его к себе в
ординарцы - комиссар стал для Акулова отцом. Так считал
Кузьма, не знавший до этого отцовской ласки. Он был предан
своему начальнику и боготворил его. В Гоголеве он видел
одного из тех людей, о которых много читал. А книги он любил.
Акулов никогда не сетовал на свою судьбу, жил "как все",
со своими радостями и печалями, с тревогами и надеждами, с
сомнениями и мечтой. А главное, что жизнь его в последние
два года перед призывом в армию слилась с жизнью,
интересами и заботами односельчан так, что для личного,
своего не оставалось места. Секретарь сельского Совета - это
вам не просто какой-то чиновник, который знает "от" и "до", это