Бородинское поле
Шрифт:
доподлинно известно - начинали свою карьеру в его возрасте.
О "шестидневной войне" он любит рассказывать, и особенно
смаковать, как поджаривали они арабов на огромнейшей
песчаной сковородке. Вот было зрелище! Никаких тебе
джунглей, ни кусточка - все на виду. Не то что здесь.
Виктору Раймону в общем-то все равно, чем загружен его
самолет: кассетными или фугасными. Бомбы-"игрушки" он не
одобряет. Глядя на них, он вспоминает свою племянницу
Флору -
самые добрые, приятельские отношения. Флора развита не по
годам, умный, рассудительный чертенок, задает вопросы,
которые иногда ставят в тупик даже таких мудрецов, как оба ее
дедушки - Оскар Раймон и Генри Флеминг. Виктору она
поверяет все свои тайны, даже те, которые не может доверить
бабушке Нине Сергеевне, не говоря уже о маме и бабушке
Патриции. Виктор иногда с ужасом представляет себе, как
такую игрушку могла бы схватить любознательная Флора.
Самолет Раймона взлетел первым. За ним поднялся в
воздух Рили. Быстро набрали высоту и легли на курс. Справа в
ослепительном солнечном сиянии играло море, сливаясь с
выгоревшим полотняным горизонтом. Слева ярким
разноцветьем пестрели джунгли. Все знакомо, все обычно и
привычно. Вдали, на северо-востоке, сверкнула алюминиевая
лента реки - там переправа, над которой был сбит самолет
капитана Хоринга. Неожиданно Виктор ощутил в себе
необъяснимое желание лететь именно туда, на эту переправу,
спикировать на нее, сбросив весь груз. Это был какой-то
внутренний зов - не совести, нет. Скорее чувство мести, еще
не удовлетворенной, не оплаченной. Он не должен сегодня
лететь туда, у него иная цель, и приказ нельзя нарушать. Это
неожиданное чувство удивило его самого: казалось бы, он
должен испытывать страх, обходить стороной ту переправу,
над которой погибли его друзья. А вот поди же, наоборот, его
тянет туда неведомая сила. Он поборол ее и не уклонился от
заданного курса. Он знал, что туда, на переправу, пойдут
другие самолеты, пойдут многочисленной стаей, будут
бомбить, как знал он и то, что переправа и после очередной
бомбежки будет действовать, всегда возникать только в ночное
время, как привидение.
Внизу угрюмо молчали обнаженные горы. Виктор помнит
их прежними - в густом зеленом наряде. С высоты самолета их
вершины тогда казались округлыми и мягкими. Это было
несколько месяцев тому назад. Здесь они пролетали на
бомбежку дороги Хо Ши Мина. Потом этот район обработали
ядохимикатами, и деревья и кустарники, укрывавшие
листвой, сбросили с себя одежды, оголили бурые скалы с
заостренными пиками хребтов.
Сразу за горной грядой запестрели зеленые и желтые
квадраты рисовых полей. Над ними колыхались белые зонтики
головных уборов вьетнамцев. Это была цель двух
американских самолетов, тот важный "стратегический" объект,
на который Пентагон приказал сбросить кассетные бомбы.
Зонтики вдруг заметались, засуетились, словно над ними
пронесся ураган, и Дэвид Куни, как хищник, настигающий свою
беззащитную жертву, с диким торжеством закричал:
– А-а-а! Заметили, крысы, забегали!.. - И затем, через
несколько минут, освобождая самолет от смертоносного груза,
продолжал в безумном азарте вопить: - Принимайте подарки -
апельсины, мандарины и прочие фрукты от Дэвида Куни и
Виктора Раймона!.. Жрите, наслаждайтесь, давитесь,
подыхайте!..
Крик штурмана раздражал Виктора: он не любил
шумового оформления чего бы то ни было; он предпочитал
делать дело буднично, без эмоций, как повседневную
необходимость. Он не хотел представить себе, что в эти
минуты происходило там, на земле, на рисовом поле. Виктор
предпочитал не думать об этом: он делал разворот, сбавляя
высоту, чтоб сбросить фугасные бомбы точно на цель -
ирригационную дамбу. Она должна быть разрушена - вот и все.
Зачем - он не знал и не задавал себе такого вопроса. Приказ
есть приказ, и в штабе знают, какую опасность для США
представляет этот еле заметный с высоты земляной вал, к
которому прильнуло зеркало воды, похожее на небольшой
осколок. Самолет слегка вздрогнул, и Виктор понял, что это
оторвались две фугасные бомбы. Виктор не смотрит вниз - его
это не интересует. Наплевать, попали бомбы в цель или нет:
он свое отработал, и теперь можно набирать высоту и
ложиться на обратный курс.
Внизу блестит серпантиновая лента реки, игриво
извивается на солнце, точно нежится. На ней видны две точки,
на самой середине. И чем ближе река, тем крупнее точки.
Теперь уже несомненно - плывут сампаны. Однако эти
вьетконговцы обнаглели: среди бела дня плывут! Это явный
вызов. Такого Виктор не может стерпеть. Он никому не
позволял еще насмехаться над собой. А эти явно
насмехаются. Ну пусть ночью - там другое дело. Впрочем, и
ночью самолеты утюжат реку, осветив ее ракетами,
подвешенными на парашютах. А эти днем плывут, нахалы.