Бородинское поле
Шрифт:
и своей судьбе, но и о том, что он здесь не один, что с ним
находятся два бойца, каждый со своей судьбой, и он,
Брусничкин, отвечает за их жизнь.
Акулов долго не появлялся и не подавал никакого
сигнала. Разные мысли лезли в голову Брусничкина: может,
ординарец его схвачен фашистами, допрошен, во всем
признался и теперь враги незаметно обкладывают их плотным
кольцом, чтобы взять комиссара живым? А шум впереди - за
поворотом
– Кажись, наши, - обронил единственную фразу ездовой,
обрадовав Брусничкина.
Наконец из-за поворота появился Акулов, с ним еще трое
военных, потом показались лошади, тащущие пушку.
– Точно, дивизион капитана Князева. Вон и сам капитан, -
сказал ездовой и с облегчением вздохнул.
"Как? Снялись без приказа? Самовольно оставили
позиции?" - сердито подумал Леонид Викторович. Ведь вопрос
об отходе дивизиона мог решить только он, Брусничкин. Этим
правом его наделил сам командующий армией. Он,
Брусничкин, ехал выполнять особое задание, он должен был
на месте разобраться во всем, все взвесить и решить. А тут на
тебе - не дождались. Леонид Викторович ничего не знал о
Князеве, но думал о нем сейчас плохо, с накипающим
негодованием. А Князев уже имел кое-какое, правда очень
поверхностное, представление о новом комиссаре со слов
Акулова: "На войне первый день, все на нем скрипит, насчет
храбрости не очень, а куража порядком". Князев тогда, как и
положено, оборвал Акулова: "Ладно, не твоего ума дело -
давать оценки старшим. Познакомимся - разберемся". Но
первые штрихи запомнились.
От дивизиона Князева осталась всего лишь одна
батарея. Три пушки везли конные упряжки, четвертую тащили
на себе бойцы. Часть орудий была повреждена немцами,
другие пришлось бросить, предварительно сняв замки.
Сегодня дивизион вместе с отрядом ополченцев выдержал
жестокий бой с фашистами. На повозке из-под снарядов везли
тяжелораненых артиллеристов. Легкораненые шли сами,
помогая друг другу. Отход дивизиона прикрывал отряд
ополченцев, тоже понесший большие потери. Как и все его
подчиненные, капитан Князев, проведший двое суток без сна,
уставший до предела от физического и морального
перенапряжения, еле держась на ногах, все же не терял
присутствия духа, подбадривал шутками раненых, помогал
бойцам толкать пушку. Известие о том, что навстречу ему едет
новый комиссар полка, воспринял равнодушно, но рассказ
Акулова о сегодняшнем бое у Багратионовых флешей
выслушал внимательно и с удовлетворением.
доложил по форме:
– Товарищ старший батальонный комиссар! Вверенный
мне дивизион следует в расположение полка. За время боев с
противником нами уничтожено восемь фашистских танков, три
бронетранспортера, пять мотоциклов, три грузовые машины и
около сотни солдат. Наши потери: двенадцать человек убитых,
одиннадцать раненых - пять человек тяжело. Из материальной
части уцелело только вот. . четыре орудия.
Внешний вид Князева - сбитая на сторону ушанка,
грязный полушубок, небритое, щетинистое лицо - не
понравился Брусничкину. Выслушав доклад с холодной
строгостью на лице, Леонид Викторович спросил, придавая
своему голосу официальную строгость:
– Где комиссар дивизиона?
– Старший политрук Бровиков тяжело ранен, - ответил
Князев и поправил ремень на полушубке. - Сейчас его
временно замещает политрук Тоноян.
– Где он?
– Замыкает колонну. - Князев кивнул головой назад и
поправил ушанку.
– Вызовите его, - сухо приказал Брусничкин.
Князев посмотрел на стоящего невдалеке Акулова,
сморщил усталое лицо и не приказал, а, скорее, попросил:
– Тонояна сюда. Он в хвосте, пушку толкает.
Акулов проворно козырнул и побежал навстречу
орудийным упряжкам, подводе с тяжелоранеными, устало
бредущим артиллеристам. Приказание, отданное Князевым,
вконец разозлило Брусничкина, он хотел было отменить его, но
решил, что делать это в присутствии подчиненных не совсем
тактично, спросил, сверля Князева колючими глазами:
– А разве мой ординарец вам подчинен, капитан? Кто вам
разрешил распоряжаться им?
– Но, товарищ старший батальонный комиссар, люди с
ног валятся, а Акулов - он свеженький. Извините. Я не думал,
что такая мелочь...
– Нет, это не мелочь, капитан, - перебил его Брусничкин,
сразу перейдя на высокую ноту.
– Это самоуправство. С таких
мелочей начинаются преступления. Почему, на каком
основании вы оставили позиции? Кто вам разрешил?
Такого разговора Князев меньше всего ожидал. Он
считал, что решение его на отход столь убедительно, что едва
ли может вызвать у кого сомнение. Во всяком случае, Макаров
его поймет и не осудит. Надо только объяснить. Особенно
комиссару - он человек новый. И Князев принялся объяснять,
постепенно воспламеняясь:
– Мы оставили позиции, которые сейчас уже не имеют