Бородинское поле
Шрифт:
из Артемок, Воробьев послал офицера связи с донесением
комдиву. Лейтенант этот галопом гнал лошадь через деревню
Утицы, тоже освобожденную от фашистов, через железную
дорогу и лишь на Багратионовых флешах при виде еще
горящих немецких танков задержался возле монастыря,
увидев группу командиров. Он осадил разгоряченную лошадь
и обратился к Макарову с вопросом, как ему быстрей найти
командира дивизии.
Глеб взял его
повелительным жестом приказал лейтенанту спешиться. Тот
без слов легко соскочил на землю.
– Вы кто такой?
– спросил официально Макаров.
– Я из отряда майора Воробьева. С донесением.
– Понятно. - Лицо Глеба смягчилось. - Я командир
артиллерийского полка подполковник Макаров. Можете от меня
связаться с комдивом. Как там обстановка? Как Артемки?
Лейтенант ехал с радостной вестью, и ему доставляло
удовольствие поделиться этой радостью с теми, кто, судя по
подбитым немецким танкам, тоже неплохо потрудился на
ратном поле. И он заговорил, захлебываясь словами:
– Фрицы, конечно, ожидали нашу атаку, но они не думали,
что она будет такой сильной и яростной. Две группы наших -
майора Воробьева и капитана Корепанова - одновременно
набросились с двух сторон. Врукопашную пошли. И немцы
приняли рукопашную. Началось такое ледовое побоище, какого
еще ни в одном кино не показывали.
Все это лейтенант выпалил залпом, не переводя
дыхания. Он остановил широкий доверчивый взгляд на
Макарове. Гнедой конь мотнул головой и толкнул лейтенанта в
плечо, будто хотел напомнить тому о его обязанности, и этот
толчок в самом деле заставил лейтенанта спохватиться.
– Так где, по-вашему, может быть сейчас комдив? -
спросил он, глядя на Глеба.
– Я только что с ним разговаривал. Он был на своем НП -
это немного восточнее батареи Раевского, - ответил Глеб.
– Где музей? Знаю, - живо ответил лейтенант и приложил
красную руку к ушанке: - Разрешите ехать?
Макаров кивнул, и связной легко вскочил в седло.
После полудня в братской могиле рядом с могилой
Гоголева хоронили убитых.
Елисей Цымбарев плакал, не скрывая слез. Он стоял у
могилы неподвижно, как статуя, опустив обнаженную
седеющую голову, А Тарас Ткачук не мог стоять на месте, он
сновал в толпе бойцов и командиров и, утирая варежкой
заплаканное лицо, все говорил:
– Ах, Лихов, Лихов... нелепо погиб. А все Гончаров, это из-
за него, он виноват.
Услышав его слова, Думчев оборвал угрюмо
– Гончаров тут ни при чем. Гитлер виноват. Думать надо,
что говоришь.
Когда засыпали могилу землей, неожиданно из-за
монастыря выскочил возок, сопровождаемый тремя
всадниками. Ездовой осадил лошадь, из возка вышел
Полосухин, а с ним еще один командир в новеньком
полушубке, перетянутом таким же новеньким ремнем с
портупеей и кобурой. Через плечо - автомат ППШ. Глеб
подошел к комдиву, хотел доложить, но тот быстро и молча
протянул ему руку, давая понять, что не нужно никакого
доклада. Потом представил прибывшего:
– Знакомьтесь, Глеб Трофимович, - старший батальонный
комиссар Брусничкин Леонид Викторович. Назначен к вам
комиссаром.
Глеб мельком взглянул на Брусничкина, протянул ему
свою широкую руку и мрачно произнес:
– Подполковник Макаров.
Рука у Брусничкина мягкая и теплая. "А у Гоголева была
крепкая рука", - почему-то подумалось Глебу, и он сказал, кивая
на могилу Александра Владимировича:
– Позавчера вот похоронили вашего предшественника. А
сейчас еще девять человек.
– Да, мы видели поле боя: внушительная картина, -
похвалил Брусничкин, намереваясь еще что-то сказать.
Но Полосухин перебил его, строго глядя на Глеба:
– А почему не доложили, подполковник, о своем ранении?
– Нечего докладывать, товарищ комдив, - сухо ответил
Глеб.
– Никакого ранения нет. Пустяковая царапина.
– Тогда зачем бинты?
В голосе Виктора Ивановича звучали дружеские веселые
нотки, но Глеб не принял их, возможно, потому, что разговор
этот происходил в присутствии нового комиссара, к которому
командир полка отнесся с предубеждением. И совсем не
потому, что это был именно Брусничкин. Да будь хоть кто, хоть
Малинкин, Калинкин, Орлов или Соколов, он все равно
отнесся бы так же сухо, с холодным раздражением и плохо
скрываемой ревностью - считал, что никто не сможет заменить
Гоголева. Ответил Полосухину с явной иронией:
– Для антуража, товарищ полковник.
– А-а, понимаю: бинты для красоты, - с деланным
простодушием сказал Виктор Иванович. Чуткий и
проницательный, он понял состояние командира полка и
решил перевести разговор на другое. Кивнул головой,
направляясь к своему возку и увлекая за собой Макарова.
Сказал Брусничкину и Судоплатову: - И вы тоже, - А когда они