Бородинское поле
Шрифт:
смысла. Сегодня противник нанес нам удар с востока от
Артемок, удар в спину. Дивизион сражался до последнего
снаряда. У нас не осталось ни одного снаряда. И если б не
отряд добровольцев, который сейчас прикрывает наш отход,
мало кто из нас остался бы в живых. Мы и так вынуждены
были бросить часть орудий.
– Как?! - воскликнул Брусничкин. - Вы оставили пушки
врагу?!
– Мы их привели в негодность.
– Свои исправные пушки
понимаете, капитан, что все это значит? Вы в своем уме? Или
вы потеряли рассудок? Да вы знаете, что вам за это
положено?!
– Не кричите и не пугайте, - грубо ответил Князев, глядя
себе под ноги.
– Фашистов не испугались.
– Вы как разговариваете, капитан Князев? Как вы
смеете?!
– Смею, потому что я со смертью в обнимку ходил.
Понятно? А вы еще своей портупеи не запачкали, она еще
поскрипывает.
– Где политрук? - растерянно обратился Брусничкин к
появившемуся Акулову.
– Вон политрук пушку толкает, - язвительно кивнул
головой Князев на группу бойцов, тащивших на себе пушку, и
сам пошел им помогать.
От группы отделился худой заросший паренек и
представился Брусничкину:
– Товарищ старший батальонный комиссар, политрук
Тоноян по вашему приказанию прибыл.
Брусничкин молча кивнул и устремил взгляд на эту
злополучную пушку, замыкающую колонну, на бойцов и
командиров, обливающихся потом. Мимо Брусничкина, не
глядя на него, угрюмо прошли раненые. Эта картина как-то
неожиданно открыла Леониду Викторовичу глаза, и он
почувствовал себя неловко. Сказал политруку:
– Может быть, мою лошадь как-то приспособить пушку
тащить?
– Он кивнул на стоящие в стороне сани.
– Пушку мы как-нибудь дотащим вручную, - ответил
Тоноян, - а на сани бы раненых.
– Да-да, пожалуйста, распорядитесь, - быстро согласился
Леонид Викторович и кивком подозвал к себе Акулова. -
Скажите ездовому, что с ним поедут раненые, а мы с вами
пешком.
Сделав, таким образом, доброе дело, Брусничкин
почувствовал некоторое душевное облегчение. Вместе с тем в
нем постепенно поселялись тревога и сомнения. "Может, это и
хорошо, что я встретил дивизион уже в пути, - размышлял
Леонид Викторович, шагая за санями, в которых теперь сидели
раненые. - Застань я их на позициях, пришлось бы самому
принимать решение, то есть брать на себя ответственность.
Сейчас же за оставление позиций отвечает капитан Князев.
Меня он поставил перед свершившимся фактом. Ну, а если он
неправильно
должен был вернуть дивизион обратно. Помнится, Полосухин
сказал Макарову, что мелкие подразделения, вроде дивизиона
Князева, даже находясь в окружении, делают доброе дело -
сковывают силы врага. Да, положеньице..."
В сумерках они вышли на Бородинское поле, их встретил
Кузнецов, который находился во взводе Ткачука - на его новых
позициях.
– Жив?
– сказал Кузнецов, по-братски обнимая Князева.
– От дивизиона одна батарея осталась, - печально
ответил Князев.
– А у вас?
– Немного полегче. Ждем ночной атаки.
Однако ночь в полосе обороны полка прошла
относительно спокойно, если не считать десятка тяжелых
снарядов, просвистевших над артиллерийскими позициями и
разорвавшихся где-то в районе станции Бородино. Наши не
отвечали. Люди Князева установили свои четыре орудия на
правом фланге, подзаправившись впервые за много суток
горячей пшенной кашей, отдыхали в блиндажах, прижавшись
друг к другу.
Ночью Глеб вместе с Брусничкиным обошел все батареи.
Комиссара мучила совесть. Он сказал:
– Я резко поругал Князева за самовольное оставление
позиций. Возможно, я был несправедлив.
– Знаю, - неопределенно отозвался Глеб.
– Жаловался?
– Да нет. Обидно ему было.
Перед передним краем трудилась инженерная рота:
натягивали противопехотную проволочную спираль, минеры
устанавливали противотанковые мины. Глеб подумал: "Мины -
это очень хорошо. Сегодня они выручили нас".
В блиндаж вернулись далеко за полночь, усталые,
озябшие. Согрелись спиртом, разведенным крепким остывшим
чаем, и легли вздремнуть. Для Брусничкина это была первая
фронтовая ночь, в непривычной обстановке он не сразу уснул,
хотя и чувствовал себя сильно утомленным. Зато Макаров, как
только сомкнул веки, так и провалился в глубокий сон. В
последнее время Глеба начали одолевать сновидения. Иногда
они были до того реальны, что он путал их с явью. На этот раз
Глеб поспал около двух часов. Проснулся от страшного
сновидения. Ему снилась атака. Цепи фашистов наступают, а
его орудия стреляют холостыми снарядами. Немцы все ближе
и ближе, потому что орудийный огонь не причиняет им никакого
урона. Вот они уже бегут с криками на приступ кургана, на
котором стоит он, Глеб Макаров, и подает команду капитану