Бородинское поле

Шевцов Иван Михайлович

Глеб подумал, угрюмо нахмурившись, ответил:

– Пожалуй, всех не нужно. Наводчиков оставьте у орудий.

Когда все собрались, заполнив землянку до предела,

Глеб спросил о настроении и самочувствии бойцов.

– Помните, товарищи, отступать нам дальше нельзя, да и

некуда. Рядом - Москва.
– Он сделал долгую паузу, медленно

оглядел каждого из присутствующих, спросил, понизив голос: -

У вас есть ко мне вопросы или просьбы?

Наступила

та растерянная тишина, которая бывает от

неожиданности предложения. Но Глеб не понял молчания

бойцов, к тому же он торопился. Сказал:

– Что ж, товарищи, пожелаю вам...

– Разрешите вопрос, товарищ подполковник, - вдруг

раздался простуженный голос из темного угла. Глеб кивнул.

Вперед протиснулся высокий худощавый юноша с орлиным

носом. Сказал: - Младший сержант Шария. У меня такой

вопрос: что мы должны делать, если фашисты обойдут нас

справа и слева и выйдут в наш тыл? Далеко уйдут на восток?

А мы окажемся в окружении?

Глебу сразу вспомнился недавний разговор с

Полосухиным по поводу отхода дивизиона Князева. Ответил:

– Далеко на восток они не уйдут, товарищ младший

сержант: мы их не пустим. Будем сражаться до последнего

снаряда, до последнего патрона. Без приказа позиций не

оставлять, У вас есть командиры, они знают, как поступать.

Понятно?
– Глеб с любопытством оглядел младшего сержанта,

на смуглом лице которого сверкали беспокойные глаза.

Тот сказал:

– Тогда у меня есть просьба... к младшему лейтенанту

Думбадзе.
– Он достал из кармана маленький кусочек бумаги и,

передавая адъютанту, проговорил глуховато-натянутым

голосом: - Здесь адрес моих родителей. Если со мной что-

нибудь случится - если меня убьют (последнюю фразу сказал

по-грузински), - передайте моим родным, что я был на

Багратионовых флешах и на батарее Раевского, у могилы

Багратиона... - Он запнулся, сделал глубокий вдох, чтобы

скрыть волнение, и закончил по-грузински: - У нас дома на

стене висит картина. На ней изображен на Бородинском поле

князь Багратион на белом коне. Скажи, что в бою я не

опозорил наших предков.

Глеб вопросительно смотрел на своего адъютанта. Тот

улыбнулся как-то неловко и перевел:

– Шария просит передать его родителям, что он не

опозорит в бою имя героев Бородино.

– Мы все присоединяемся к Шалве, - быстро заговорил

Экимян, - будем достойными наследниками боевой славы

Кутузова, Багратиона и всех героев Бородино.

– И героев гражданской войны: Чапаева,

Котовского,

Пархоменко, Фабрициуса, - горячо отозвался старший сержант

Мустафаев.

Глеб молча протянул руку Шария, крепко пожал ее и

затем, обращаясь уже ко всем, сказал:

– Спасибо, товарищи. Я верю в вас. Желаю успехов, - и

быстро вышел.

Экимян проводил их до саней. Князев спросил его:

– Почему такое упадническое настроение у младшего

сержанта?

– Я бы не сказал, - вместо Экимяна ответил Глеб.
– По-

моему, у него глубокие патриотические чувства. Такой не

дрогнет, он помнит о своем высоком долге.

На обратном пути верхом на лошади ехал Думбадзе, а

Князев сидел в санках рядом с Макаровым. Подмораживало.

– К утру, пожалуй, небо очистится, - сказал Князев с

досадой.

"Пожалуй, очистится", - мысленно согласился Глеб, а

вслух произнес:

– А вы не обратили внимания - гул моторов у немцев

прекратился? Что бы это значило?

– Вышли на исходные позиции, угомонились и перед

наступлением решили отдохнуть, - ответил Князев.

– Возможно, - Согласился Глеб.
– Вот теперь бы самое

время их потревожить. Дальнобойной.

– А еще лучше - несколько залпов "катюш", - сказал

Князев.

Чем ближе подъезжали к командному пункту, тем острей

Глеб чувствовал усталость. Голова казалась свинцовой, во

всем теле ощущалась вялость, клонило ко сну. "Это, должно

быть, от рома, - подумал Глеб.
– Нет, не для нашего брата этот

напиток. Может, для чая и годится. Нужно было Экимяну

строго-настрого запретить пить эту гадость. Выпьют, уснут и

прозевают врага. Как цыплят перережут. А еще лучше, надо

было забрать у них весь ром... А может, и не надо, пусть

греются".

Молчит Чумаев, притих Князев - то ли думу думает, то ли

дремлет. Глеб сказал:

– От этого рома на сон потянуло.

– А верно, - вяло отозвался Князев.
– У нас еще найдется

часок-другой вздремнуть.

– Пожалуй, - сонно проговорил Глеб.

В блиндаже было тепло. На железной печке-"буржуйке"

шипел чайник. Раскрасневшийся Брусничкин сидел по-

домашнему - в нательной рубашке, с наброшенным на плечи

полушубком, - с блокнотом и карандашом в руке. Перед ним на

столе остывала кружка крепкого чая. Напротив сидел Акулов и

пришивал свежий подворотничок к комиссарской гимнастерке.

Глеб вошел в сопровождении Думбадзе и Чумаева. Акулов