Бородинское поле
Шрифт:
граната, - сказал Чумаев.
А танк продолжал все так же, осторожной ощупью,
двигаться к окопу. Тогда взвилась вторая бутылка и разбилась
о борт башни. На броне вспыхнул огонь. Макаров понимал, что
огонь этот не причинит танку никакого вреда, но с похвалой
отозвался об Акулове:
– Кузьма бросает метко. Молодец.
И этот обычный, какой-то будничный тон Макарова в
совсем необычных, критических обстоятельствах как-то
хорошо
впервые в своей жизни вот так непосредственно участвовал в
бою: стрелял по фашистам и, быть может, даже сразил, и не
одного, - познал настоящий страх и в мыслях уже похоронил
себя. В то время как Макаров, Судоплатов, Чумаев и связист
продолжали вести огонь по залегшей пехоте, не позволяя ей
подняться, Брусничкин внимательно наблюдал за поединком
Думбадзе и Акулова с танком. Попавшая в цель бутылка
Акулова заставила танк остановиться. А вслед за ней удачно
брошенная Иосифом противотанковая граната угодила в
башню. Взрыв был раздирающе резкий, со скрежетом. Теперь
Леонид Викторович с восхищением и благодарностью думал о
своем ординарце и о Думбадзе, всем существом своим понял
глубину значения, доподлинный смысл кратких слов
"мужество" и "отвага". И ему даже неловко стало за себя, он
пожалел, что не он, а его ординарец оказался рядом с
Думбадзе в передней ячейке. И в душевном порыве, сразу
охватившем его, Леонид Викторович восторженно прокричал
не свои, не присущие ему слова:
– Готов! Спекся один!..
Брусничкин ошибся - танк не был "готов" и совсем не
"спекся", потому что граната не повредила его, а лишь
припугнула, дала понять экипажу, что следующая граната
может угодить в более уязвимое место - и тогда взрыв будет
роковым. И экипаж не стал рисковать, гитлеровские танкисты
предпочли дать задний ход и, отойдя на безопасное
расстояние, круто развернулись - пошли догонять своих,
умчавшихся на станцию Бородино. Группе стрелков,
сопровождавших танк, не оставалось ничего другого, как
отойти в сторону железной дороги и укрыться в роще.
Кризисное положение у КП артполка разрядилось, но и
Макаров, и Судоплатов, и Брусничкин понимали, что это
ненадолго, что в дальнейшем положение может стать более
острым, даже безвыходным, поскольку в тылу полка, у станции
Бородино, оказались танки врага.
На ходу скупо и сдержанно поблагодарив Думбадзе и
Акулова за находчивость, Глеб поспешил к телефону, чтобы
доложить Полосухину
осложняла дело. Комдив был серьезно обеспокоен. Только что
Воробьев, доложил по рации, что его отряд снова окружен, на
этот раз мотополком немцев. Противник оказывает особенно
сильный нажим с юга и запада. Боеприпасы на исходе. Отряд
может продержаться до ночи. Воробьев просит указаний.
Каких? Полосухин догадывался: Павел Иванович намекает на
то, чтобы ему разрешили пробиваться к основным силам
дивизии - на Бородинское поле.
Приказав Макарову отойти в район Семеновского и
расположить орудия полукольцом, так, чтобы предотвратить
удар вражеских танков с тыла, со стороны станции, Полосухин
позвонил в штаб армии, доложил обстановку. Ни командарма,
ни его начальника штаба на месте не было, а дежурный,
выслушав Виктора Ивановича, сообщил, что наши части
оставляют Можайск. Ничто так не подействовало на
Полосухина, как это сообщение. Сложные, противоречивые
чувства закипели в нем. Ведь если армия оставляет Можайск,
значит, 32-я дивизия попадает в ловушку, в мешок. Пока что
остается узенький коридор, но он в любой час, в любую минуту
может быть перекрыт фашистскими танками. И тогда не только
отряду Воробьева, а и всей дивизий, расчлененной на
отдельные очаги, придется сражаться в окружении, сражаться
столько, на сколько хватит продовольствия и боеприпасов.
Мимо его НП со стороны музея шла группа бойцов - семь
человек. Они брели устало и равнодушно, не обращая
внимания на разрывы снарядов. В их согбенных фигурах
Полосухин увидел безысходное уныние и обреченность. Это
насторожило его, породив тревогу. "Что это? Начало
стихийного отступления, бегство? Не может быть. Этого нельзя
допустить. Если они бросили позиции, если отступают. . Разве
они не знают приказа стоять насмерть?" Он им покажет, он ни
перед чем не остановится. Он приказал привести к себе эту
группу. И вот они стоят перед ним, измученные, но спокойные,
даже суровые, и на их лицах, в их глазах никаких следов
обреченности или страха - только смертельная усталость.
Пехотный и артиллерийский лейтенанты, и с ними пять
бойцов.
– Вы кто такие? Из какой части? - строго спросил
Полосухин, задержав жесткий взгляд на артиллеристе в
порванном ватнике.
– Командир огневого взвода из части подполковника