Божественная комедия

Алигьери Данте

₁₆

Что я злодейски был им обойден, Ему доверясь, заточен как пленник, Потом убит, — известно испокон;

₁₉

Но ни один не ведал современник Про то, как смерть моя была страшна. Внемли и знай, что сделал мой изменник.

₂₂

В отверстье клетки — с той поры она Голодной Башней называться стала, И многим в ней неволя суждена —

₂₅

Я новых лун перевидал немало, Когда зловещий сон меня потряс, Грядущего разверзши покрывало.

₂₈

Он,

с ловчими, — так снилось мне в тот час, — Гнал волка и волчат от их стоянки К холму, что Лукку заслонил от нас;

₃₁

Усердных псиц задорил дух приманки, [496] А головными впереди неслись Гваланди, и Сисмонди, и Ланфранки. [497]

496

Он — Руджери; волк и волчата — Уголино с детьми; псицы — пизанцы.

497

Гваланди, Сисмонди и Ланфранки — деятельные сторонники архиепископа Руджери.

₃₄

Отцу и детям было не спастись: Охотникам досталась их потреба, И в ребра зубы острые впились.

₃₇

Очнувшись раньше, чем зарделось небо, Я услыхал, как, мучимые сном, Мои четыре сына [498] просят хлеба.

₄₀

Когда без слез ты слушаешь о том, Что этим стоном сердцу возвещалось, — Ты плакал ли когда-нибудь о чем?

498

Мои четыре сына — Хотя у Данте все четверо названы сыновьями Уголино, в действительности он был заточен вместе с двумя младшими своими сыновьями (Гаддо и Угуччоне) и двумя младшими внуками (Нино, по прозвищу Бригата, и Ансельмуччо), детьми его старшего сына Гвельфо.

₄₃

Они проснулись; время приближалось, Когда тюремщик пищу подает, И мысль у всех недавним сном терзалась. [499]

₄₆

И вдруг я слышу — забивают вход Ужасной башни; я глядел, застылый, На сыновей; я чувствовал, что вот —

₄₉

Я каменею, и стонать нет силы; Стонали дети; Ансельмуччо мой Спросил: «Отец, что ты так смотришь, милый?»

499

И мысль у всех недавним сном терзалась — потому что каждому приснился дурной сон.

₅₂

Но я не плакал; молча, как немой, Провел весь день и ночь, пока денница Не вышла с новым солнцем в мир земной.

₅₅

Когда луча ничтожная частица Проникла в скорбный склеп и я открыл, Каков я сам, взглянув на эти лица, —

₅₈

Себе я пальцы в муке укусил. Им думалось, что это голод нудит Меня кусать; и каждый, встав, просил:

₆₁

«Отец, ешь нас, нам это легче будет; Ты дал нам эти жалкие тела, — Возьми их сам; так справедливость судит».

₆₄

Но я утих, чтоб им не делать зла. В безмолвье день, за ним другой промчался. Зачем, земля, ты нас не пожрала!

₆₇

Настал четвертый. Гаддо зашатался И

бросился к моим ногам, стеня: «Отец, да помоги же!» — и скончался.

₇₀

И я, как ты здесь смотришь на меня, Смотрел, как трое пали друг за другом От пятого и до шестого дня.

₇₃

Уже слепой, я щупал их с испугом, Два дня звал мертвых с воплями тоски; Но злей, чем горе, голод был недугом». [500]

<

500

Но злей, чем горе, голод был недугом — Смысл: «горе не убило меня, убил голод».

image l:href="#"/>

₇₆

Тут он умолк и вновь, скосив зрачки, Вцепился в жалкий череп, в кость вонзая Как у собаки крепкие клыки.

₇₉

О Пиза, стыд пленительного края, Где раздается si! [501] Коль медлит суд Твоих соседей, — пусть, тебя карая,

₈₂

501

Где раздается si — то есть где произносят по-итальянски слово «да», которое Данте кладет в основу своей классификации романских языков, называя итальянский язык языком si.

Капрара и Горгона с мест сойдут И устье Арно заградят заставой, [502] Чтоб утонул весь твой бесчестный люд!

₈₅

Как ни был бы ославлен темной славой Граф Уголино, замки уступив, [503] — За что детей вести на крест неправый!

₈₈

Невинны были, о исчадье Фив, [504] И Угуччоне с молодым Бригатой, И те, кого я назвал, [505] в песнь вложив.

502

Капрара (Капрайя) и Горгона — острова в Тирренском море, куда впадает Арно, в низовье которого стоит Пиза.

503

Замки уступив — Чтобы предотвратить разгром Пизы гвельфской коалицией, Уголино уступил три замка Флоренции и пять замков Лукке. За это сторонники Руджери объявили его изменником (см. прим. 13–14). По-видимому, Данте не видит здесь предательства и помещает Уголино в Антенору за его борьбу с Нино Висконти, расценивая это стремление к единовластию как измену интересам родины. Казнь Руджери вдвойне страшна, потому что этот предатель родины предал и своего сообщника.

504

Исчадье Фив — то есть Пиза, основанная, по преданию, выходцами из Фив и, подобно Фивам, омраченная распрями своих владык.

505

И те, кого я назвал — Ансельмуччо (ст. 50) и Гаддо (ст. 67).

₉₁

Мы шли вперед [506] равниною покатой Туда, где, лежа навзничь, грешный род Терзается, жестоким льдом зажатый.

₉₄

Там самый плач им плакать не дает, И боль, прорвать не в силах покрывала, К сугубой муке снова внутрь идет;

₉₇

Затем что слезы с самого начала, В подбровной накопляясь глубине, Твердеют, как хрустальные забрала.

506

Мы шли вперед… — Поэты вступили в третий пояс девятого круга — Толомею (ст. 124). Здесь караются предатели друзей и сотрапезников. Они вмерзли в лед, лежа навзничь. Свое название этот круг получил от имени Птолемея, наместника в Иерихоне, который, пригласив к себе своего тестя, князя-первосвященника Иудеи, и двух его сыновей, вероломно убил их на пиру (135 г. до н. э.).