Брат, мой брат
Шрифт:
Вопрос этот был задан совершенно неожиданно, когда, казалось бы, ничего не предвещало. И заставил меня очень сильно задуматься.
Я училась в младших классах и мальчишек мягко говоря недолюбливала — они были слишком шумными и бестолковыми. И то, что какие-то из них могут быть братьями, совсем не укладывалось у меня в голове.
Я думала, и чем больше это тянулось, тем сильнее костенел мамин взгляд. Ещё секунда, и грянула бы буря — я уже знала по тени, мелькнувшей в её зеленоватых, почти как у меня, глазах. Злить или расстраивать маму не хотелось, так
О том, хочу ли я, чтобы у меня появился папа, мама не спрашивала — видимо, это предполагалось само собой.
Мама торопливо и скомканно объяснила мне, что мы идём знакомиться с Вячеславом и его сыном, и они будут жить с нами. Моего мнения по этому поводу мама так и не спросила, и это было очень обидно.
Перед встречей я не строила совершенно никаких предположений — ни хороших, ни плохих. И вообще мне очень мешал завязанный под шеей бант — противно скрипел и царапался. Хорошо хотя бы встречу назначили в кафе-мороженом.
Там, за розовым столом с крапинками сидела причёсанная пара — мужчина и мальчик. На мужчину я тогда не обратила внимания, а вот мальчик меня разочаровал — и это при том, что я вообще не питала мыслей о том, каким он должен быть.
А был он бледным, с острым носом и крупными веснушками — будто тараканы обкакали. И со щербатым ртом, которым пытался улыбаться. Хорошо, что нам принесли мороженое. С мороженым в детстве всё становится немного лучше. Но мороженое быстро заканчивается.
Я старалась на мальчишку не смотреть и пялилась исключительно в свою вазочку. А мама извиняющимся тоном говорила мужчине, что я просто стеснительная.
С мужчиной получилось лучше — он вроде проявлял ко мне живой интерес и задавал нормальные вопросы. Вроде «на что был похож твой любимый воздушный шар?», а не «как ты учишься?»
Признаться, об этой встрече я забыла уже на следующий день. А через какое-то время Вячеслав и Витька переехали к нам.
Витька был младше меня и на мои игрушки не претендовал и даже побаивался игрушечного осьминога. Я этим пользовалась и осьминогом Витьку пугала. Мама, если замечала, ругалась. А Витькин папа нет — говорил, что мужчина должен быть смелым.
И Витька постепенно становился смелым, пугаясь моей фиолетовой зверюги цвета всё меньше.
Его перевели в мою школу и там он особенно не отсвечивал. Даже на переменах, кажется, старался ко мне не подходить. Пока вдруг однажды не набрался смелости.
Данька Иваскин меня тогда не то, чтобы изводил, но периодически задирал. Не знаю, как сейчас, а раньше такое поведение трактовалось однозначно — так мальчик проявляет свою симпатию. По мне — бред, потому что какой нормальный человек будет издеваться над тем, кто ему нравится?
Тогда Данька как раз ткнул меня линейкой между лопаток — надо сказать, весьма ощутимо — и понёсся по коридору дальше, словно он нездоровый зубр.
Я уже повторяла стихотворение перед чтением — оно было каким-то сложным и никак мне не давалось. Всё время забывалось, что идёт после «другие ивы что-то говорят». Так что подошедшего Витьку я не сразу заметила. Пока он не спросил:
— Это твой друг?
— А? — переспросила я, на миг отвлекаясь от Ахматовой, когда перед глазами всё ещё стояли ветви её ивы.
Витька повторил вопрос, указывая пальцем в направлении Иваскина, который, оставляя на стене грязные следы своих подошв, норовил подпрыгнуть повыше.
— Я с придурками не дружу, — недобро буркнула я в ответ, оскорбившись одним предположением, что я могу дружить с этим.
Краем глаза заметила, как Витька кивнул, и тут же о нём забыла — строки про иву снова вылетели из головы.
О брате я не вспоминала ровно до того момента, как по школьной рекреации не пронёсся противный крик. Который я сразу определила как крик Иваскина.
Тот стоял, держась за поясницу и с выражением противной растерянности пытался заглянуть назад. Короткие острые зубы торчали из-за его неприятных губ, а череп почему-то именно в этот момент очень напоминал чёрную луковицу. На несимпатичном лице расплылось выражение беспомощности. Не той умилительной, как у котёнка, глядя на которую хочется непременно помочь — скорее той избалованной, которой хочется добавить.
Позади Иваскина с гордым видом стоял Витька, который, оказывается, был на целую голову ниже его. И гордо взирал на моего обидчика, который, кажется, собирался рыдать.
На нашу беду мимо как раз шла Витькина учительница, которая мигом подняла крик и заставила Витьку идти в класс. Что он и сделал, ни на секунду не склонив головы.
Я смотрела, как скрывается его светло-голубая футболка на чужой территории, и у меня почему-то кольнуло сердце. А когда подошла моя одноклассница Мила и спросила, кто это, я, прежде чем опомнилась, отчеканила ей в ответ:
— Это мой брат.
Вскоре раздался звонок на урок, во время которого я смутно слышала шум из соседнего класса и всеми точками тела понимала, что там распекают Витьку. Наша учительница противный нрав Иваскина знала, так что жалеть его не стала, а только глядя на его, растерянного, велела задуматься о своём поведении.
А меня так и дёргало подскочить и нестись в класс соседний — защищать Витьку. Но дерзкой героиней романа я не была, так что просто высидела урок, а едва раздался звонок, побросала вещи в портфель и вылетела в коридор.
Витька как раз выходил из класса с чуть-чуть горящими кончиками ушей. Закончился последний урок, и можно было идти домой.
Он не ожидал, что я возьму его за руку и вздрогнул. Мы вообще нередко шли домой разными дорогами.
— Мама велела не опаздывать, — завела «светскую» беседу я, когда мы подходили на лестницу. — Так что пошли быстрее — тебе ещё на секцию, а мне на танцы.