Братчина
Шрифт:
Придерживание дверей было одним из моих любимых занятий. Этим я занимался практически на всех местах службы, в том числе в газете «Литературная жизнь». Там я придерживал дверь, пропуская Кроликова, когда мы с ним ходили в магазин за вином.
Секретарь открыл дверь машины, и я увидел большое ружье из стекла. Это была посуда, заполненная какой-то прозрачной жидкостью. «Водка», — догадался я.
Сейчас в магазинах часто продавались товары в виде сувениров, заполненных водкой или коньяком. Это могли быть
— Едва нашли, — сказал секретарь. — Меня, кстати, Евгением зовут. Ну что, несем?
— Давай, — подошел к нему Владимир.
— Сколько ж в нем литров? — почесал я затылок.
— Литров пять, — сказал Евгений. — А может, семь. Вам хватит.
В этом я не сомневался. Генерал Веретенников знал, что нужно дарить издателю и в каком количестве.
Я побежал к двери, генералы несли за мной ружье. Это была неудобная тара, длинная и, главное, хрупкая. Не дай бог, разобьется. Но лестничные пролеты в нашем издательстве большие, мы благополучно донесли ружье до директорского кабинета.
— А где сам? — уставился на подарок Вепсов. — Это что за генеральские штучки?
— Вызвали в Кремль! — щелкнул каблуками Евгений. — Приносит свои извинения, а это, так сказать, компенсация... — Он ухмыльнулся.
— Водки у нас и своей хватает.
Я видел, что директор пребывает в затруднении: обижаться или не стоит?
— Хорошая водка еще никому не мешала, — вышел из комнатки за сценой Птичкин. — Сейчас нальем и выпьем!
— Юрий Владимирович, что будем делать? — спросил Вепсов.
Из комнатки, дожевывая, вышел Бочкарёв. На нем был парадный пиджак со звездой Героя, орденами и медалями. Я знал, что он надевает его в исключительных случаях.
— Что такое? — посмотрел он на Вепсова.
— Вот, — показал директор на ружье, которое все еще держали в руках генералы.
— Ну, знаете... — почесал затылок Бочкарёв. — Ни в какие ворота не лезет! Веретенников прислал?
— Так точно! — хором отчеканили генералы.
— А как из него пьют? — склонил голову набок Бочкарёв.
Это был хороший вопрос. Мало того, что ружье было запечатано какой-то особенной пробкой, в рюмки из него налить было невозможно.
— Банка нужна, — сказал я. — Или хотя бы стакан. Где Соколов?
— Да, черт возьми! — согласился со мной директор. — Куда его унесло?
— Здесь, — вышел из комнаты, размещавшейся в другом конце кабинета, Соколов. — Что случилось?
— Налей! — распорядился Вепсов. — Видишь, подарок принесли?
Рука Соколова поневоле потянулась к затылку. Это был один из наиболее характерных жестов русских людей, вместе со щелчком по горлу и вращением указательного пальца у виска. Лично я свою руку остановил колоссальным усилием воли.
Соколов, шаркая ногами громче,
— Ну, с Богом! — сказал Птичкин.
Если бы обе его руки не были заняты, он, конечно, перекрестился бы.
С первого раза попасть в горлышко банки нам не удалось, но со второго набулькали почти полную.
— Вы и в бабу не попали бы, — с досадой сказал Вепсов, глядя на лужицу на столе.
Водка подтекла под спящего под лампой Тимку, и тот, брезгливо тряхнув лапой, спрыгнул со стола и удалился.
А мы налили из банки в рюмки и выпили. Водка была настолько дрянная, что у всех на какое-то время перехватило дыхание.
— Даже у нас такой сивухи нет! — громким шепотом сказал мне в ухо Птичкин. — Где он ее нашел?
— Россия-матушка велика, — ответил я. — Авось не помрем.
Крещение шеститомника состоялось.
8
Через несколько дней мне снова позвонил Веретенников.
— Ружье выпили? — осведомился он.
— Наверное, — сказал я. — В кабинете директора осталось.
— Но ты-то сам пил?
— А как же!
— Приглашаю тебя в мэрию на презентацию. Градоначальник будет. Знаешь, где теперь мэрия?
— Вместо СЭВа.
— Да, в конце Калининского проспекта. Жду завтра в семнадцать ноль-ноль. Пропуск будет заказан.
Веретенников называл Новый Арбат по-старому. Но причуды ветеранам простительны, я не стал его поправлять.
— Потому и зову тебя, — сказал Веретенников. — А фюрера не приглашаю. Нечего ему там делать.
Я промолчал. Не мое дело обсуждать генеральские приказы. Да и фюрера. Пусть сами разбираются.
— Все забываю спросить... Как тебе мои воспоминания?
— Очень хорошие! — сказал я. — Пробирают.
— А фюрер свои написал?
— У него романы. Сейчас очередной готовит к печати. Называется «Рок».
— О чем, интересно? Название обязывает.
Я снова промолчал. Мне Вепсов свои романы не показывал. Наверное, не верил в мою объективность. Или во что-то другое. Петров, кстати, тоже не доверял моему вкусу.
— А строптивость не спрячешь, — хмыкнул на том конце провода Веретенников. — Молодые ни в грош стариков не ставят. Я и сам был таким. Короче, завтра приходи, хорошей водки нальют.
Стало быть, он знал, что водка в ружье была плохая. Не паленая, конечно, но и не сделанная ключницей.
— Приду, — сказал я.
На следующий день я пешком отправился в мэрию. От Поварской минут пятнадцать ходьбы. Вепсову об этом мероприятии сообщать не стал. Как говорится, сильные дерутся — у холопов чубы трещат. Мне свой чуб жалко.