Братчина
Шрифт:
— Боится, — сказал Петров. — Она хваткая бабенка, вроде Ознобишиной. Мне такие нравятся.
— С Ознобишиной часто встречаешься?
— Реже, чем хотелось бы, — хмыкнул Петров. — Татьяна все время на стрёме. Как она чует, что у меня сегодня встреча с Зинкой?
— Шестое чувство, — кивнул я. — У тебя развлечение, а у нее борьба за существование. Разные вещи.
— Да, разные... — побарабанил пальцами по столу Петров. — Писателю без любовниц нельзя, но они этого не понимают. Хоть
— Кому? — удивился я.
— Татьяне. Она тебя послушала бы.
Как раз вчера Татьяна, столкнувшись со мной в коридоре редакции, спросила, не знаю ли я писательницу Ознобишину.
— Плохо, — сказал я. — Пару раз на вечерах в Доме литераторов встречались.
Зинаида, кстати говоря, мне нравилась. Но у нее Петров. И Татьяна. Вступать на эту скользкую дорожку мне не хотелось.
— И не надо, — сказал Миша. — У тебя жена, сын, рыжая верстальщица. Приставал к ней?
— Нет.
— И напрасно. Они любят, когда пристают. Я заканчиваю роман, а деталей не хватает.
— Каких деталей?
— Любовных! — с укоризной посмотрел на меня Петров. — Приходится у других занимать. Ты, кстати, на эту роль не годишься.
— А кто годится?
— Есть людишки. Так вы, значит, генеральское ружье уже выпили?
— Выпили, — кивнул я. — Водка в нем была плохая, но разве это нас когда-нибудь останавливало?
— Да, водка плохой не бывает, — согласился Петров. — Ее бывает мало и очень мало. Лично я, пока всю не выпью, не останавливаюсь.
Эту особенность Михаила Петрова я знал. Выпивал он, как в одном старом анекдоте, до бесконечности.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Хутор
1
Генерал Веретенников был не единственным генералом, пожелавшим издаться в «Современном литераторе». Я хоть и проводил большую часть времени в «Литературной жизни», в издательство приходил почти каждый день. Вепсов ни один издательский проект не запускал без моего одобрения.
— Ну и где ты шляешься? — спросил он, когда я появился в его кабинете. — Книгу издать надо.
— Одну?
— Пока одну, а там и вторая нарисуется. От генерала Иванова вчера приходили.
— Какого Иванова?
— Того самого, Федора Николаевича. Который собственную партию организовал.
Об этом Иванове я кое-что слышал. Это был генерал новой формации, который мог не только воевать, но и рулить страной. Во всяком случае, так ему казалось.
— Если он идет в политику, без книги не обойтись, — согласился я. — Рукопись принес?
— Сегодня принесет, в пятнадцать ноль-ноль, так что не сбегай. Познакомиться хочет.
Я
Сейчас Тим даже не шевельнул кончиком хвоста.
— Издадим, — сказал я. — Тираж три тысячи?
— Пять.
— Тем лучше. Реализацию, как я понимаю, они берут на себя.
— Об этом речь пока не заходила.
— Так ведь политика! — поднял я вверх указательный палец. — У них малых тиражей не бывает.
Поднимать палец вверх я научился одновременно у Вепсова и Петрова. У обоих этот жест появился, похоже, с молоком матери, я его приобрел с годами. Неизвестно, правда, во благо или во вред.
— Обезьянничанье всегда во вред, — сказал Вепсов. — И палец у тебя короток.
У самого Вепсова указательный палец тоже короткий. А у Петрова увечный. Но поднимали они его вверх весьма охотно.
В пятнадцать ноль-ноль я спустился в кабинет директора. Там уже было полно народу. Генерал с директором беседовали в комнате за сценой, свита расположилась за большим столом. Хоть все они были в штатском, я безошибочно вычислил парочку генералов. Но эти генералы были не секретари или денщики — замы. При них несколько молодых людей.
«Партийцы, — подумал я. — Тут должен быть весь срез общества, от молодежи до пенсионеров».
— Вы главный редактор? — подошел ко мне один из замов.
— Главный, — кивнул я.
— Все вопросы по рукописи ко мне, — приосанился он. — Фамилия моя Пастух, зовут Леонид Петрович. Книгу надо издать к маю.
«Почему к маю?» — подумал я.
— Чтоб до сентября раскрутить.
— А в сентябре?
— Выборы в Думу.
Да, отстал я от политической жизни. У людей выборы, а у меня ни книг, ни амбиций. Даже кот Тимка имеет больший вес, чем я. Один из молодых партийцев чесал ему пузо. Тимка удовлетворенно жмурился, перекатываясь с боку на бок. А он не каждому дает чесать себя. Видимо, хорошие люди эти партийцы.
— Как сейчас живут писатели? — спросил Пастух.
— По-разному, — ответил я.
— У Федора Николаевича мать поэтесса, вместе с Луговским училась. Лидию Иванову знаете?
— Слышал, — кивнул я. — Если с Луговским, значит, хорошая поэтесса. Он с плохими не знался.
Леонид Петрович посмотрел на меня долгим взглядом, но ничего не сказал. Видимо, с творчеством Луговского он был не очень хорошо знаком. А я знал, что Луговской симпатизировал вдове Михаила Булгакова. Но тоже ничего не сказал.