Братство ревнителей церковного обновления (группа «32-х» петербургских священников), 1903–1907. Документальная история и культурный контекст

Балакшина Юлия

Петербургские священники обратились за поддержкой к митр. Антонию (Вадковскому), первенствующему члену Св. Синода. 14 февраля 1905 г. состоялась встреча молодых клириков с митрополитом и викарными епископами Санкт-Петербургской епархии. На следующий день эта встреча была по свежим следам «протоколярно» описана о. Константином Аггеевым в письме своему киевскому другу.

Дорогой Петр Павлович!

Вчера совершилось важное событие, могущее отразиться большими последствиями. Мы были у митрополита в количестве 21 человека. М<итрополит> пригласил к беседе трех викариев – Кирилла, Сергия и Антонина [126] .

Ввиду важности дела постараюсь описать тебе протоколярно.

126

Речь идет о трех викариях Санкт-Петебургской епархии: епископе Гдовском Кирилле (Смирнове; 1863–1937), епископе Ямбургском Сергии (Страгородском; 1867–1944), епископе Нарвском Антонине (Грановском; 1865–1927).

Принимаем благословение. Среди нас ни одного протоиерея. «Все, – говорит Владыка, – молодые». Сели. Открываю по заранее составленному плану беседу я. «В<аше> В<ысокопреосвященство>! 11 февраля мы – группа свящ<енников> – просили нас принять. Ныне имеем честь предстать пред Вами. Считаем своим долгом сказать, что среди нас нет многих согласных с нами во взглядах: мы не собирали внушит<ельного> количества. Я лично, недавно служивший в двух других епархиях, свидетельствую, что и там немало лиц, которые готовы будут подписаться под нашими взглядами.

Усердно просим: оцените наши пожелания не количеством или качеством лиц, представляющих их, а существом дела, внутренней истиной. Юны мы, как изволили Вы выразиться, и малы, но да совершится на сей раз хвала Богу, Высочайшей Правде – из малых и юных уст!»

Затем речь ведет о. Чельцов: «Исповедуем свою вину. До сих пор мы приходили в Ваши покои лишь за нагоняями да наградами. Видели в Вас Владыку и только. Ныне желаем видеть Отца». А<нтоний> прерывает: «И мы исповедуем свою вину: мы, быть может, были в этом виноваты. И теперь очень рады Вашему почину».

Чельцов: «Мы читали Ваше заключение о свободе совести. Я лично слышал от Вас, что Вы высказались за полную свободу совести, и дал Вам за это земной поклон. Позвольте такой же земной поклон принести от лица всех здесь присутствующих… Вы сняли позорное пятно с нашей церкви, освободив ее от полицейских обязанностей».

А<нтоний> прерывает и говорит: «Подтверждаю бумагой, что теперь полная свобода совести с возможностью перехода из православия в любое исповедание».

Чельцов: «Отныне чуждые государств<енной> опеки мы должны стать на свои ноги. Только внутренней мощью можем вести борьбу с иначеверующими. Время подумать о тех условиях, в которых нам приходится жить и действовать. Свободны ли мы, члены господствующей церкви?»

После некоторого малозначащего перерыва вступает о. Слободской:

– Мы не свободны. Синод наш раб светской власти. По существующему узаконению – фактически подтверждаемому, – постановления наших иерархов, не доложенные Государю обер-прокурором, остаются недействительными. Наш оплавляющий Ц<ерковный> иерарх не имеет права доступа пред Государем. Такое ужасное положение Центрального Церк<овного>Управления отражается тяжело на всей церковной жизни. Чего не коснись, во всем мы должны озираться на Литейный, где живет О<бер>-пр<окурор> и его товарищ.

В Комитете министров нашу церковь представляет не лицо священника,

а мундир. И ныне, когда все винты нашей государственной жизни развинтились и когда мы накануне коренной реформы нашей госуд<арственной> жизни, мысль наша – о церкви и ее реформе. Кто же скажет о них? Просим собора всероссийского. Пусть идея соборности прежде всего найдет место там, где она издавна имела его…

М<итрополит> соглашается, хотя делает поправку: «Чем нас стесняет такой порядок?» (как-то иначе выразился).

Вступаю я: «Нас обвиняют, и справедливо, в постоянной лжи, ибо мы говорим только и должны говорить однобокую правду. Возьмем существенный вопрос об отношении самодержавия и православия. Мы убеждены, что священник должен стоять выше политических партий. Мы убеждены в ложности положения, высказанного в адрес Рус<ского> Собр<ания>, “о неразрывной святыне самодержавия и православия”. Зачем же нас заставляют говорить об особой святости самодержавия?»

– Кто же Вас заставляет?

– Владыко! Ведь самодержавие у вас возведено на степень религиозной догмы. Позвольте развить далее мысль Ивана Павлин<овича> Слобод<ского> о соборе. Великую рану нашей церкви составляет разрыв иерархов с иереями и мирянами. Епископы наши в деле управления церковного совершенно игнорируют нас. Разрыв этот простирается и на мирян. Просим Собора, но такого, какой был в древней церкви, где бы представлялась вся церковь.

Далее нарушился порядок лицами, не Бывшими на предварительном собрании. Перешли к синодальному посланию [127] . М<итрополит> просит откровенного мнения. Говорю от лица всех отрицательное мнение: 1) это ссылка на англо-японские деньги.

127

Имеется в виду «Послание Св. Синода по поводу беспорядков рабочих» (см.: Церковный вестник. 1905. 20 янв. № 3. С. 85–87).

– Но, о. К<онстантин>, ведь они же получали деньги.

– Получали, но из кассы социал-демократов.

2) ни слова утешения и сожаления рабочим. Тут та же однобокая правда…

Перешли к рабочему вопросу. Мы разбираем фабрики, но с обязательством самого широкого печалования и с надеждой, что М<итрополит> поедет по нашей просьбе всюду, когда явятся нужда в предстательстве.

Сам М<итрополит> говорит очень откровенно и совершенно по-братски. «В предстоящих занятиях особых совещаний предстоит рассуждение о реформе церкви. Я буду там. И благодаря Вам многие вопросы шире и иначе освещаются у меня. Спасибо. Я совершенно благословляю Ваши собрания. Нам нужно организоваться. Я прошу, хотя бы раз в месяц, собираться у меня для такой же совершенно откровенной беседы. Просим к тому же и наших викариев». «Мы сами, – забасил Антонин, – получили сладость общений и поучений от Вас». Что-то вроде этого.

– Нам, – говорит М<итрополит>, – нужно организовать свою пастырскую кассу взаимопомощи, свой суд чести.

Точно он слышал наши мечты.

Беседовали около 3 часов. Встали в 9 1/4 ч. «В виду таких блестящих результатов, – говорит о. Егоров, – возблагодарим Бога». «Очень хорошо, – говорит М<итрополит>. – Что же мы запоем?» И раздалось: «Достойно есть». Знаешь, какой трепет прошел по душам <нрзб> все повскакивали.

От митрополита приехали ко мне (С. 297–301).