BRONZA
Шрифт:
Настойчивый стук в дверь вернул Герхарда в реальность. Ощутив, как больно в бок врезалась кобура, как неудобно лежать в форме, как сильно затекли в сапогах ноги, сел на кровати и разрешил войти. Не поднимая на него глаз, слуга мялся у порога, спрашивал, будет ли молодой хозяин ужинать. Он кивнул и жестом приказал снять с себя сапоги. Нарочно каблуком придавил слуге пальцы, усмехнувшись, когда тот скривился от боли. «Почему это только мне сейчас должно быть плохо?» – подумал Герхард злорадно, отпуская прислугу. Переодевшись, спустился в столовую. Ужинал без особого аппетита. Повертел в руках бледно-голубой конверт, где размашистым почерком Генриха было написано полное имя барона Вебера, и отложил письмо в сторону. С легким удивлением дважды перечитал список, задержавшись взглядом на предпоследнем пункте, но тут его осенило, что это позволит ему и завтра поехать в обитель, снова увидеть Генриха, если в точности, согласно списку, выполнить довольно необычное поручение. Слуга, держась от него на почтительном расстоянии, доложил, что ванна для хозяина
Наслаждаясь теплом, лежал в ванне, подложив под голову свернутое полотенце, но стоило закрыть глаза, и память тут же услужливо подсунула ему самые памятные воспоминания. Вот, они – новоиспеченные офицеры в парадных мундирах, с аксельбантами, руками в белых перчатках придерживая у бедра палаши, в начищенных до зеркального блеска сапогах, в последний раз чеканя шаг, маршируют на школьном плацу. Вот, поздравив их с выпуском, герр Шульце закругляет свою прощальную речь пожеланием достичь карьерных высот на избранном поприще и уступает место следующему оратору.
Все дружно ахнули. На трибуну поднялся Генрих. Meine Gott! Каким же ослепительно-красивым смотрелся он в черной форме офицера СС. Из мира избранных и пока недоступного для них мира небожителей. На его приветственный жест рукой раздался восхищенный гомон. Каждый мысленно уже примерял на себя эсэсовский, с серебряными нашивками, мундир.
Обрывая нестройный шум голосов, Генрих постучал по микрофону. О, этот взгляд из-под черного козырька фуражки, сверкнувший ярче серебряного орла на кокарде. Их взгляды встретились. Узнавая, Генрих приветливо кивнул ему. И счастье обрушилось на него, останавливая сердце; качнувшись на впереди стоящего, Герхард потерял сознание.
Очнулся уже в школьном лазарете, на узкой больничной койке. Генрих сидел у него в ногах, покачивая носком сапога. Смотрел на него с насмешливым любопытством, говорил с привычной ироничностью, немного растягивая слова.
– Не думал, что ты настолько рад меня видеть, чтобы падать без чувств… Я был уверен, ты давно забыл о своей детской любви, утешившись в чьих-нибудь объятиях… Или я не прав? – спросил он, вставая с кровати.
Герхард хотел солгать, но в этих ярко-голубых, видящих его насквозь, глазах что-то было. Пристыженно опустив голову, сожалея сейчас о каждом отданном другому поцелуе, он признался, что действительно хотел забыть его, но не смог.
Снисходительно улыбнувшись, Генрих снял с вешалки свой плащ. Длинный, черный, блестящая свиная кожа слегка поскрипывала, пока он одевался.
– Если ты уже в состоянии стоять на ногах и нянька больше не требуется, приглашаю пообедать со мной! – сказал он на выходе.
Радостно вспыхнув, Герхард поспешно натянул сапоги, застегивая на ходу мундир, бросился догонять его быстро удаляющуюся фигуру.Они сидели в небольшом, по-домашнему уютном кабачке у окна за столиком, застеленным скатертью с красными петухами. Ели копченые колбаски, жареные на решетке, запивая их густым темным пивом. Генрих был не особенно разговорчив, размышляя о чем-то своем. Зато он, взбудораженный встречей с ним, вел себя излишне эмоционально.
Баронесса, воспользовавшись своими связями, уже купила любимому ангелочку тепленькое местечко при штабе, а он обратился к Генриху за рекомендацией для вступления в ряды СС. Тот понимающе усмехнулся.
– Готов испачкать свои белые ручки, лишь бы остаться со мной? – спросил, скорее утверждая. Взял его за руку, перевернул тыльной стороной вниз. Провел пальцами по линиям на ладони, отчего Герхард сразу сомлел. – Тебе придется лично убивать людей, пытать их, избивать и смотреть в лицо, может быть, даже своим бывшим друзьям или одноклассникам. Каждый раз сталкиваться с отвратительной неприглядностью смерти. Хочешь сказать, что не заскулишь на третий день и не сбежишь к мамочке, трусливо поджав хвостик?
Кажется, Генрих не верил в серьезность его намерений. А он, готовый на что угодно, лишь бы остаться с ним, решительно кивнул в ответ. Попросив счет, Генрих закурил, снова о чем-то задумавшись. Он понял, что сейчас тот решает его судьбу.
– Хорошо. Мне как раз понадобился новый мальчик на побегушках, – согласился Генрих. – Но учти… – сузил он глаза, – я беру тебя с собой во взрослую жизнь, и там нет места глупенькой фройляйн, которую поимели один раз, а она уже решила, что ее берут замуж. Понятно?
Генрих положил деньги на стол и пошел одеваться. Из его слов Герхард уяснил лишь одно – его больше не прогонят! И радостно кинулся помогать ему.
– Попробуешь надоедать мне своим нытьем, и с тобой произойдет то же, что с прежним адъютантом, – снисходительно принимая его помощь, заметил Генрих. – Этого зануду я просто съел! – весело сообщил он на его вопросительный взгляд.
Они вышли на улицу. Открыв перед ним дверцу своего «майбаха», приглашая в машину, Генрих вдруг спросил:
– Ты выглядишь слишком взволнованным. Не вздумай свалиться в обморок! Я остановился в гостинице, завтра уезжаю… У меня нет горничной приводить тебя в чувство.
Нескрываемая ирония его слов подействовала на Герхарда, как обжигающе ледяной душ. Млеющий от волнения, что они сейчас поедут к нему в гостиницу, поднимутся в номер, он сразу же пришел в себя. И покраснел. О, Генрих словно прочитал его мысли.
– Ты так и не выучил урок… мальчик. Опять торопишься… Скажи, стоит ли мне наказать тебя?
Не раздумывая, Герхард кивнул головой, отвечая на этот вопрос.
И его действительно наказали.– Если не хочешь, чтобы на твои крики
Устроив допрос с пристрастием, Генрих вырвал у него имена всех, с кем он встречался за это время. И за каждого, даже с кем просто целовался, Герхард получил ощутимый удар хлыстом по мягкому месту. В покорной позе животного, вздрагивая от каждого удара, он жевал салфетку, проливая слезы заслуженного унижения.
– Маленькая шлюшка. Посмотришь еще хоть раз в другую сторону, и я оторву тебе голову! – пообещал ему Генрих.
Он взял его грубо. Не интересуясь его желанием или нежеланием. Он сделал ему больно. Но причиняемая боль, смешиваясь с собственным раскаянием и сожалением, неожиданно превратилась для Герхарда в незабываемое наслаждение. Принимая от Генриха все, что тот давал ему и, отдавая всего себя без остатка, в конце он уже бился в пароксизме нескончаемого экстаза, почти теряя сознание. А после плакал долго и искренне, но Генриху не пришлось увидеть его настоящих слез, тот принимал в это время душ.
У его божества появилась новая привычка – курить в постели. Подложив под спину подушки, Генрих задумчиво стряхивал пепел в пепельницу, что держал у себя на животе, а он ластился к нему провинившейся собачонкой. Целуя его руку. Запястье. Прохладную ладонь. Покусывая и облизывая каждый палец.
– Какой жадный мальчик, – рассмеявшись, Генрих отобрал у него свою руку. – Вижу, тебе понравилось наказание. Не повторить ли мне экзекуцию? – спросил он и вдруг схватил Герхарда за волосы, запрокинул голову с такой силой, что захрустели шейные позвонки. Заглянул в глаза. В самую глубину сердца.
– Запомни, ты принадлежишь мне! Я тебе – нет!
О, он хорошо выучил этот урок! Может, поэтому они до сих пор вместе. Он всегда чувствовал, когда в жизни Генриха появлялся кто-то другой, но терпеливо ждал, не смея упрекнуть даже взглядом. И Генрих возвращался. Всегда возвращался…
Выбравшись из остывшей воды, Герхард быстро вытерся, надел пижаму. Завтра придется рано вставать. Нужно успеть выполнить поручение до обеда. Его божество останется довольным!20 глава
Стоило негромко хлопнуть двери, и сердце тут же откликнулось испуганным «ту-дум». Марк проснулся. Хотел снова рявкнуть свое гневное «Убирайся!», но на этот раз они были в комнате не одни, а хамить Оуэну в присутствии постороннего он постеснялся.
Высокий чопорный старик в темном костюме-тройке. Белоснежный, жестко накрахмаленный воротничок подпирает острый подбородок. На руках белые перчатки. И выражение невозмутимого спокойствия на худом лице. Поймав его взгляд, старик в ответ поклонился с таким глубоким почтением, что брови Марка удивленно поползли вверх. Можно подумать, он не валялся тут в постели, привязанный за руки к спинке кровати, а сидел на троне с короной на голове.
– Он – англичанин! – рассмеялся его недоумению Оуэн. – Позволь, я представлю тебе моего дворецкого. Это…
– Берримор, что ли? – буркнул Марк, вспомнив «Собаку Баскервилей» сэра Конан Дойла.
– Нет, Оливер. Но раз ты шутишь… – Оуэн присел на кровать, – значит, больше не сердишься на меня?
Марк возмущенно подпрыгнул.
– Не сержусь?! Да я ненавижу тебя! Понятно? Ненавижу! – он сжал кулаки. – Вот только развяжешь… Убью!
Дворецкий со вздохом возвел глаза к потолку. «Негодный ребенок! Для такого и розги не жалко… А на месте хозяина… не пожалел бы и две…» – он сделал вид, что ничего не слышал.
– Кстати, насчет связанных рук… – весело заметил Оуэн. Его позабавили угрозы брата. – Сейчас Оли поможет мне развязать тебя, и мы пойдем ужинать. Мой повар просто из кожи вон лез, чтобы приготовить для тебя нечто восхитительное… Надеюсь, от десерта ты не откажешься? – спросил он с улыбкой.
При слове «десерт» Марк проглотил голодную слюну, но заметив эту хитрую, прямо таки дьявольскую улыбочку на его лице, подозрительно сощурился.
– Я могу поесть и здесь… – начал он.
– А я предпочитаю ужинать за столом! – отрезал Оуэн.
«Он предпочитает… Тоже мне, фон-барон какой выискался… Они, видите ли, предпочитают…» – ворчал про себя Марк, пока его развязывали.
– А в туалет я могу сходить… или на этот счет ты тоже что-то предпочитаешь? – глянул он с вызовом, растирая покрасневшие от веревок запястья.
Ласковое выражение, тут же появившееся на лице Оуэна, пока ни о чем ему не говорило.
– Разумеется, ты можешь сходить в туалет, – разрешил тот. Мягко качнувшись в его сторону, взял за руку. – Я провожу тебя.
– Вместе с тобой?! В ванную! Да ни за что! – Марк выдернул руку.
– Почему? – невинно полюбопытствовал Оуэн.
– Ты будешь подглядывать! – брякнул Марк первое, что пришло ему в голову.
Оуэн весело расхохотался.
– О, сколько церемонностей! Хорошо, пойдешь с ним, – кивнул в сторону дворецкого. – Ему можно подглядывать, он – слуга!
Подозрительно щурясь теперь уже на дворецкого, Марк медлил на пороге. Не выдержав, Оуэн слегка пнул его коленом под зад.
– Иди уже. А то описаешься!
Надув от возмущения щеки, Марк исчез за дверью. Оуэн повернулся к слуге, глаза его искрились смешинками.
– Оли, будь добр, проследи, чтобы это маленькое чудовище не поскользнулось там на чем-нибудь и не разбило мне унитаз своей глупой головой! Ха-ха-ха!
– Я все слышу! Еще кто тут чудовище?! – донеслось из ванной.
Кивнув, дворецкий тоже исчез за дверью. Разумеется, хозяин шутил, но он уже понял, что за этого невоспитанного ребенка, в случае чего, придется отвечать своей головой.