Были два друга

Иншаков Павел Кузьмич

Виктор подозвал такси, усадил Машу, и они уехали.

Сценка возле ресторана произвела на меня гнетущее впечатление. Нет, не приведет Машу к добру дружба с Виктором.

В общежитии я рассказал об этом Брускову. Он изменился в лице, побежал на второй этаж, где жили девушки. Маши в общежитии не было.

–  Вот гад!

–  Нюся права, надо поднимать против Зимина комсомольцев, - заметил я.

–  Я убью его - горячился Володя.

Я уже не рад был, что рассказал ему о встрече у ресторана. Он не спал всю ночь, дежурил то на лестнице, то на улице

возле подъезда, поджидая Машу. Но ее в эту ночь не было в общежитии.

–  Подам в комитет заявление на Зимина, - сказал мне Володя утром.

–  Милехин постарается замять это дело.

–  Мы и на него управу найдем, - уверенно заявил он.

17 декабря

Сегодня на лекциях не было ни Виктора, ни Маши. Ко мне подошла Нюся и спросила, правда ли, что я видел Машу с Виктором у ресторана.

–  Вот дурочка!
– Нюся вздохнула, хрустя пальцами Волосы у нее цвета соломы. Из девушек нашей группы только Нюся и Маша носят косы, остальные еще в начале года обрезали косы и делают завивку. Им кажется, что так красивее.

–  Куда же она запропастилась?
– в раздумье опросила Нюся, приглядываясь, не заметит ли в коридоре подругу.
– Ну, я дам ей нагоняй

19 декабря

После двухдневного прогула сегодня в институте появился Виктор. Маши третий день нет на лекциях.

Я спросил у Нюси, что с Машей, почему она пропускает занятия.

–  Заболела, - раздраженно ответила Нюся.

Во время большого перерыва Виктора вызвали в комитет комсомола. Вернулся он в аудиторию, когда уже шла лекция. Лицо у него было красным, злым. Он все время косо посматривал на Брускова. Тог все-таки подал на него заявление, но вручил его не Милехину, а первому заместителю секретаря Черненко. Это серьезный человек.

После занятий Струков предупредил комсомольцев, что будет собрание группы.

–  По какому случаю?
– спросил я

–  Сейчас узнаешь.

Вскоре в аудиторию вошли Милехин и Черненко. Струков объявил собрание открытым.

–  Это, собственно, не собрание, - поправил его Милехин.
– Мы с Черненко пришли к вам поговорить о не очень красивых ваших делах. Не понимаю, что за группа подобралась у вас. То Горбачев мутил воду, теперь Брусков состряпал заявление.

На Милехина покосился Черненко.

–  В общем, вашу группу лихорадит по-прежнему. Мы пришли к вам разобраться, что же тут происходит. Думаю, общими усилиями наведем порядок в нашем комсомольском доме. Струков, как ты смотришь на всю эту канитель? Только говори прямо.

–  Как я смотрю на эту канитель? Очень просто! Горбачева выгнали из института, но в нашей группе остались его приспешники: Торопов, Брусков, Рослякова. Они мстят Зимину за своего дружка. Вот и затеяли новую канитель, которая не стоит выеденного яйца, - сказал Струков.

–  Кто дал тебе право оскорблять нас? Какие мы приспешники?
– спросила Нюся.

–  Я не оскорблял. Я сказал то, что есть, - буркнул Струков.

Я спросил у Милехина:

–  О каком заявлении вы сказали?

–

 Заявление не очень красивое. Брусков обвиняет Зимина, касается таких сторон, что я не нахожу возможным придавать это гласности.

–  А все-таки?

–  Брусков в заявлении затрагивает интимные отношения Зимина и Воловиковой. Мы не можем вторгаться в эту сферу, - ответил Милехин.

Поднялся Брусков.

–  Позвольте, с каких это пор безобразия комсомольцев принято считать запретной зоной? Зимин не мог простить Горбачеву критику на общем собрании, травил его, задирался, спровоцировал на драку. Исключение Горбачева из института я считаю расправой за критику.

–  Ты говори, да не заговаривайся, - сердито заметил Милехин.

–  Я отвечаю за свои слова. Горбачева исключили из института, а Зимин продолжает хамить. Груб с преподавателями, заносчив и дерзок с товарищами. Водит в ресторан студентов, спаивает их. Это что, товарищ Милехин, нормальное явление? Заявление я не стряпал. Это мой комсомольский долг.

Снова встал Струков.

–  Вношу ясность в это дело. При чем Виктор, если Воловикова отдала предпочтение ему, а не Брускову?

Послышался смех.

–  Ты не выгораживай своего дружка, - сказала гневно Нюся.

–  А я не выгораживаю. Я говорю то, что есть.

–  Сегодня перед началом лекций Зимин отвел меня в сторону и потребовал, чтобы я взял у Черненко свое заявление, пригрозил, если не сделаю этого, со мной будет то, что недавно произошло с Горбачевым, - сказал Брусков.

–  Ложь! Докажи, что я говорил это!
– крикнул Зимин.

–  Свидетелей у меня нет.

–  Значит, клевета!

–  Ты и критику Горбачева свел к склоке. Это подтвердят все.

–  Правильно!
– раздались голоса.

Встала Нюся. Лицо ее пылало от возбуждения. Все, что наболело у нее на душе, она с негодованием обрушила на Зимина.

–  Виктор прежде всего пошляк, - говорила она - Удивляюсь, как у Струкова и Милехина поворачиваются языки выгораживать его. Он распоясался, как купеческий сынок. Ошельмовал Горбачева. Заморочил голову Маше. А теперь принялся за Брускова. Товарищи комсомольцы, что же это творится? Где же комсомольская этика? Где справедливость? До каких пор мы будем мириться с этим произволом?

–  Ложь! Клевета!
– шумел Зимин, пристукивая ладонью по столу с явным намерением сбить Рослякову с толку.

В заключение она потребовала, чтобы Виктора выгнать не только из комсомола, но из института.

Я выступал последним. Мне хотелось показать комсомольцам подлинное лицо Зимина, разоблачить его. Но я очень волновался, поэтому выступление мое получилось скомканным и не очень убедительным.

Большинство комсомольцев поддержали Брускова. Милехин в своей речи осторожно пытался выгородить Зимина. Черненко дал ему отпор. Он сказал, что о поведении Зимина информирован уже райком комсомола и там посоветовали его поведение обсудить на общеинститутском собрании. Тогда Милехин, желая отвести удар от Зимина, предложил ограничиться этим разговором. Его не поддержали.