Царская дыба (Государева дыба)

Прозоров Александр Дмитриевич

Женщина провела рукой по телу мужчины, нашла самую главную деталь организма, напрягшуюся до последнего предела, и принялась всячески ее оглаживать, то ли не понимая, что вполне может сама сесть на него сверху, то ли специально побуждая своего возможного господина к решительным действиям, заставляя проявить волю, власть и желание. Игорь, после долгого воздержания, долго размышлять над этими хитрыми уловками и дальними помыслами оказался неспособен, он просто подмял полонянку под себя, раздвинув ее ноги своими, и вошел – грубо, торопливо, жадно. Женщина застонала, заскребла ногтями по спине, одновременно обхватив ногами его спину, а Картышев упрямо пробивался

к своей цели, забыв про время, ласки и возможность других положении, пока волна наслаждения не смыла блаженный морок с его сознания.

Тяжело дыша, он поднялся, подошел к окну, прикоснулся пальцами к холодному стеклу, раскатанному его же собственными руками.

– Покурить бы счас...

– Принести попить, Игорь Евгеньевич?

– Да уж, до курева тебе не дотопать, – усмехнулся Картышев и ощутил прикосновение к своему плечу:

– Оставь меня при себе, Игорь Евгеньевич... Хоть на время.

– Как тебя зовут-то?

– Мария...

– А лет сколько?

– Осьмнадцать уже.

– А мне тридцать шесть...

Игорь повернулся к ней, обнаженной, провел рукой по волосам. Что могло ждать ее в этом мире? В Ливонии своей отец, а то и хозяин их деревни, отдали бы ее своей волей крепкому мужику, чтобы в сытости жила, хозяйство крепила, детей рожала, за скотиной ухаживала, еду готовила. Теперь, в плену, Зализа с тем же правом повелевать мог отдать ее за любого смерда, и она стала бы рожать детей, ухаживать за скотиной, готовить еду. А мог опричник отдать ее и татарину, и она... Станет рожать ему детей, ухаживать за скотиной, готовить еду. И кажется ей сейчас, что дома куда легче – но муж вполне может поколачивать ее каждый день, не зарабатывать на хлеб для нее и детей, и на ней же срывать всю злость. А в персидском гареме ее станут одевать в шелка, одаривать золотом и ласками, кормить сластями и фруктами – недаром старик Грибоедов описывал, как многие русские пленницы отказывались возвращаться домой, в послепетровскую нищету... А могут и засадить не понравившуюся рабыню в скотный сарай, чтобы там и ухаживала, там и жила. Прав Зализа, доля женщины зависит только от везения. И везение это – мужчина, что рядом всегда будет.

– Оставишь, Игорь Евгеньевич?

– А чего мне еще тут искать? Замуж возьму. Пойдешь?

– У-у... – пискнула она, подпрыгнула и повисла у него на шее. Вообще-то, Картышев понимал, что именно этого она и добивается, но все равно – радости такой не ожидал.

– Жалко, Росин в Москве, – хмыкнул он, запуская пальцы в волосы выбранной навеки жены. – Останется холостяком.

* * *

– Чего ему от нас нужно? – Костя с непониманием осмотрел собравшихся в небольшой палате с расписными стенами бояр и нескольких женщин, в обязательных кокошниках, длинных пышных юбках и коротких душегрейках. Каждый раз, когда он видел торжественно одетых бояр, у него возникало ощущение, что наступила зима. Хотя Росину и в рясе из тонкой шерсти было жарковато.

– Государь видеть желает, насколько здоров ты после мук перенесенных, – заученно повторил Андрей Толбузин.

– Он что, доктор? Осматривать станет?

Из распахнутых наружу окон лилось яркое солнце, освещавшее два сундука и высокий, витой бронзовый подсвечник, составлявшие все убранство палаты. Да и была она, судя по всему, просто проходной комнатой: двери с одной стороны, двери с другой.

– Настя, складку у шеи поправь, натирает, – повернулся Росин к боярыне Салтыковой, и та запустила свои тонкие прохладные пальчики к нему под ворот.

– Государь Иван Васильевич следует! – распахнулись обе двери,

и бояре торопливо выстроились рядком от стены до стены. Толбузин, потянув Костю за собой, приткнулся в общий ряд.

Правитель появился слева. От шубы, похоже, государю удалось отвертеться, но шитый золотыми нитями кафтан царедворцы ему все-таки надели. В сопровождении двух монахов и какого-то знатного, судя по одеждам, князя, олицетворяющий Русь паренек прошел до середины палаты, остановился:

– Ведомы мне ваши заботы, бояре, – обратился он сразу ко всем. – Указал я ныне в Поместный приказ земли путивльские в поместья раздать. Мыслю, дети ваши еще до зимы ввозные грамоты получить должны, и к весне мои дачи под свою руку принять.

– Благодарствуем, государь, – принялись кланяться бояре.

– Ябеду твою, боярыня Алевтина, – шагнул дальше царь, – в Поместном приказе со всем тщанием и прилежанием изучили, и крамолы в деяниях воеводских не нашли.

Женщина молча поклонилась, перечить не рискнув, но и не благодаря.

– А ты, Константин Андреевич, – миновав Толбузина, остановился Иван. – Как руки твои? Одеяния все монашеские носишь?

– Да вроде шевелятся уже... государь, – ответил Росин. – Слабость только сильная. А ряса удобной больно одеждой оказалась. Особенно, когда пальцам с застежками всякими не совладать.

– А руки, мною взамен твоих даденные, как? – широко улыбнулся наделенной государственной властью паренек.

– Хороши... – признал, смутившись, Росин, а стоящая рядом Анастасия густо покраснела.

– У тебя боярин живет? – приподнял кончиками пальцев подбородок женщины царь и пытливо заглянул ей в глаза.

– У меня, государь...

– Невенчанным? Грех это, – правитель отпустил Анастасию и обернулся к сопровождающим его монахам: – Повенчать сегодня же...

После чего милостиво кивнул склонившейся в поклоне женщине, остолбеневшему Косте и пошел дальше. Двери закрылись, явление царя народу закончилось. Бояре, загалдев, двинулись к выходу, оставив хлопающего глазами Росина, его “руки” и Андрея Толбузина в палатах.

– А... А если я не хочу? – выдавил Костя.

– Что ты, Константин Андреевич? – всплеснула руками Настя. – Воля же государева!

– Тык... Это... Как так?

– Милость царская, Константин Андреевич, – одернул его Толбузин. – Ты чего?

– Я... А я? А меня спросить? – хлопал ртом, словно вытащенная на берег рыба, Росин.

– Ты, боярин... – Толбузин оттащил его немного в сторону и горячо зашептал в самое ухо: – Да ты обезумел, боярин! Царь же тебе не девку, он тебе все добро ее отдает! Дачи новые под Новгородом, имение у Твери, поместья под Тулой и Смоленском, казна богатая, дома в Москве и Варшаве. Ну, не нравится баба... – боярский сын покосился на Анастасию. – Ну, не нравится, в монастырь опосля отправишь. А добро-то, царской волей даденное... Никто покуситься не посмеет.

– Как это, в монастырь? – еще больше возмутился Росин. – Настю в монастырь? Как у тебя язык повернулся, после всего, что она для меня...

– Истинно умом помутился, – тряхнул головой боярский сын Андрей. – Ее же не отнимает никто, ее тебе в жены дают.

– А нас спросили? – он обогнул Толбузина, приблизившись к боярыне: – Ты что делать собираешься?

– Воля государева... – слабым голосом ответила та.

– Мы к моим, на Каушту рвануть можем. Там скумекаем чего-нибудь. В лес уйти. Я теперь опыта; набрался, в любой чаще с удобствами обустроиться смогу, и от шантрапы всякой отбиться. Или в Америку свалить. Ее только-только обживать начинают.