Царственный паяц
Шрифт:
говорит он какой-то крошке, очевидно, с Невского проспекта, —
Котик милый, деточка! встань скорей на цыпочки.
Алогубы-цветики жарко протяни...
В грязной репутации хорошенько выпачкай
Имя светозарное гения в тени!
И здесь он верен себе. Но если бы эти стихи как-нибудь удручили читателя,
затемнили светозарный лик поэта, право, мне очень легко снова вернуть к нему сердца.
Стоит только мне переписать иные его певучие строфы, например, плясовую,
камаринскую -
«диссону», в которой многих, я уверен, прельстит такая острая пряность игривых и
пикантных ассонансов:
Ваше Сиятельство, к тридцатилетнему - модному - возрасту Тело имеете
универсальное... как барельеф...
Душу душистую, тщательно скрытую в шелковом шелесте,
Очень удобную для проституток и для королев...
Впрочем, простите мне, Ваше Сиятельство, алые шалости.
Ирония, претворенная в лирику, - здесь Игорь Северянин настоящий маэстро, и я
думаю, сам Обри Бердслей удостоил бы его «диссону» гротеском.
VII
Здесь я, в сущности, мог бы и кончить. И правда, не пора ли расстаться с этой
исчерпанной книгой? Но в самом ее конце, на одной из последних страничек, я
внезапно с удивлением увидел неожиданное слово: футуризм.
Странно. Неужели и он футурист? Вот никогда не подумал бы. В чем же его
футуризм? Может быть, в этих кексах, журфиксах? Или в русско-французском
жаргоне? Но тогда ведь и мадам Курдюкова, которой восьмой десяток, такая же
футуристка, как он. Однако мадам Курдюкова никогда не говорила о себе: «Я
литературный Мессия... Моя интуитивная школа - вселенский эгофутуризм»; это
говорил о себе господин Северянин. В его книге мы беспрестанно читаем, что он
триумфатор, новатор:
Я гений, Игорь Северянин,
Своей победой упоен, -
и когда любимая женщина усомнилась в его победе, он чуть не задушил ее за это:
Немею в бешенстве, - затем, чтоб не убить!
Издевайтесь над ним, хохочите, — вы скоро все поклонитесь ему, так уверяет он
сам. «Новатор в глазах современников — клоун, в глазах же потомков - святой!» У него
есть ученики и апостолы, есть даже, как увидим, Иуда, и в разных газетах и журналах
они возглашают о нем: «Отец Российской эгопоэзии! Ядро отечественного футуризма!
Ее Первосвященник. Верховный Жрец!»
А мы перелистали его книгу, - и где же были наши глаза?
– ничего такого не
увидели. В ней откровения грядущих веков, а нам мерещились какие-то романсы! Пред
нами пророк, а мы думали: оперный тенор. Мы думали, что он шантеклер, а он,
смотрите, стоит на Синае с какими-то скрижалями в руках. И на этих скрижалях
начертано:
«Вселенский эгофутуризм... Грядущее осознание
Призма стиля — реставрация спектра мысли... Признание эгобога... Обет вселенской
души», — и так дальше, в таком же роде, а мы, перечтя его книгу и раз, и другой, и
третий, так-таки ни в одной запятой никакого футуризма не нашли! О, критики, слепые
273
кроты! Футуристы отвергают нас недаром. «Вурдалаки, гробокопатели... паразиты!» -
иначе они нас и не зовут.
Вникнем же как можно почтительнее в эти их катехизисы, заповеди, декларации,
манифесты, доктрины, скрижали, постараемся без желчи, без хихиканья понять эту
загадочную секту.
Я готов даже попробовать и сам сделаться на время футуристом, на неделю, на две,
не больше, чтобы точнее, доскональнее узнать и потом поведать всему миру, что же
это, в сущности, такое. Критик так и должен поступать, иначе к чему же и критика! И
если он сам, например, хоть на час не становился Толстым или Чеховым, что он знает о
них! Клянусь, я уже был в свое время и Сологубом, и Белым, и даже Семе
ном Юшкевичем. Нужно претвориться в того, о ком пишешь, нужно заразиться его
лирикой, его ощущением жизни.
Итак, с настоящей минуты я — уже не я, а Бурлюк. Или нет, — Алексей Крученых!
«Сарчй крочй бугй на вихроль!»
Но лучше подожду еще минуту и постараюсь хоть бегло, хоть в нескольких
строчках побыстрее досказать о Северянине.
VIII
Есть два стана русских футуристов: петербургские и московские. Петербургские не
просто футуристы, а с прибавкою слова эго. Северянин — эгофутурист. Эго — по-
гречески: я. Не оттого ли в его стихах так выпячено надменное я:
Я даровал толпе холопов Значенье собственного я.
«Я изнемог от льстивой свиты...», «Я гений, Игорь Северянин...», «Я коронуюсь
утром мая...», «Мне скучен королевский титул, которым бог меня венчал», — не оттого
ли он вечно чувствует свою коронован- ность, избранность, единственность? И все его
адъютанты за ним. Даже какой-то Олимпов и тот говорит: я гений.
Иначе нельзя, помилуйте, на то они эгопоэты. Ведь и бог у них не бог, а эгобог:
если он сотворил человека по образу своему и подобию, значит, он такой же эгоист, как
и мы, - рассуждают эти господа и зовут нас поклониться эгобогу.
Но к чему же сочинять стихи, ежели я - эгобог? И к чему вообще слова, если я во
всем мире один?
– рассуждает эгофутурист Василиск Гнедов.
– Слова нужны лишь