Царственный паяц
Шрифт:
вопросом: в чем причина фатального тяготения поэта из безгранности звездного мира в
пошлую плоскость демимонда, где «рифмы слагаются в кукиши»? В чем причина этой
роковой двуликости, этого неизбежного для его музы закона вращения около
собственной оси, причем нарумяненный опереточный лик «офранченного картав- на»
сменяется «грезовым» ликом мечтателя? Как понять сладострастный садизм, с которым
поэт топит лилии в шампанском, фиалки в крем-де-мандарине,
«случайные чайные розы» своей поэзии? Здесь возможны два соображения. В душе
Северянина нет яркого лейтмотива, нет сильной основной мелодии. Стихи поэта —
музыкальный сказ загрезившей или страдающей души. У каждого поэта мы находим
две-три основных темы, и все их стихи в сущности — только тематическая разработка
этих тем. Тому, кто по теме бытия мучительно жаждет солнца, - не до «гнуси мин». Тот,
кто изнемогает от трагического разлада души, не станет сознательно детонировать. Или
же это определенная художественная манера усилить игру тонов поэтического спектра
черной и белой красками?
На нашумевшей в свое время картине «Олимпия» Э. Мане ослепительно-белая
наглая куртизанка, разметавшаяся на постели, резко контрастирует с негритянкой и
красочным букетом цветов. Олимпия левой рукой, как фиговым листом, покрывает
жеманно свою наготу, а негритянка, оттопырив толстые чувственные губы, держит у
ног Олимпии букет. Северянин опасался, что его простой благоуханный букет поэзии
останется в тени, никем незамеченный; ему казалось, что хоть на мгновение надо
озарить его световой рекламой. Если Бальмонт пришел с горящими зданиями,
кричащими бурями, кинжальными словами и предсмертными восклицаниями, если
Брюсов притащил с собой козу и поэтизировал утехи с ней, то отчего бы Северянину
не поручить нагой куртизанке продемонстрировать его «грезовый» букет незабудок и
фиалок пред публикой, так жадной к наготе и экзотике.
Если этот путь саморекламы выбран сознательно, то все же это очень опасный путь
для «интуита с мимозовой думой», ибо путь эксцессов и рекламной шумихи обездарят
его «дар», «запесочат» «пожар» в душе поэта. Когда поэт снова «просто и правдиво»
захочет раскрыть «сердце, как окно», «тому, кто мыслит и скорбит», - в окне его «грезо-
вого терема» появятся своевольно и дерзко куртизанка и негритянка с букетом,
пропитанным духами и «экзотическим ароматом».
И горько будет рыдать «за струнной изгородью лиры» его прекрасная наивная
принцесса-мечта, обманутая поэтом, который обещал ей надеть на шею «колье
сонетов» и вместо колье бессмертья дарит ей
Зло-спецной
304
Пимен Карпов П0Э30К0НЦЕРТЫ
Если подразумевать под словом «футуризм» — взрыв чувств, вдохновение, новые
горизонты, новую, дотоле неведомую красоту, то - каждый поэт футурист, иначе он не
поэт. Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Фет, вдохновенно проложившие столько новых
загадочных и манящих путей к предвечной красоте, пользуясь для этого новыми,
неожиданными словами, оборотами речи, намеками, - футуристы в подлинном смысле,
и было бы ложью и оскорблением памяти великих поэтов называть их просто
стихотворцами, сочинителями и т. д., как это делал прежде (Писарев), да и теперь
делает нигилистическая критика. Так называемые трезвые (т. е. ограниченные)
реалисты любят ссылаться на Толстого, Тургенева, Достоевского — вот, мол, реалисты.
Но прочтите любое описание весны, пробуждающейся природы у Толстого, у которого
здесь все дышит мистическим чувством, прочтите «Клару Милич» Тургенева, не
говоря уже о всем Достоевском, соприкасавшемся «мирам иным» - ради Бога, где ж тут
реализм?
Итак, все поэты — мистики и футуристы. Но, впрочем, дело не в кличках и
ярлыках. Игорь-Северянин не оттого ведь песнопевец-поэт, что объявил себя «эго-
футуристом», а оттого, что Бог вложил в него при рождении душу поэта. Я встречал его
стихи еще задолго до пресловутого футуризма, когда поэт выпускал «тетрадь тридцать
третью тома двадцать четвертого» (что-то в этом роде) - стихи эти были так же ярки,
оригинальны и трогательны, как и теперь. Но критика замалчивала их. Это было
обидно, и можно извинить поэта, что он решил пойти на дерзость, на крайность, даже
на скандал, чтобы добиться внимания. Именно этим объясняется его величание себя
«гением», печатание на обложках книжек сногсшибательных извещений о том, что
«светозарный Игорь Северянин интервьюеров (40 тысяч!) принимает тогда-то и тогда-
то. И этим же объясняется его — то приклеива
ние к себе, то отклеивание футуристического ярлыка (несколько раз он вступал и
выходил из кружка футуристов). Теперь, кажется, основательно утвердился в эго-
футуризме.
Если эго-футуризм — не ярлык, то его можно приветствовать. Поэт всегда должен
быть индивидуальным, т. е. внутренне свободным, всегда должен творить, не связывая
себя ничем. А уж Бог позаботится, чтобы достояние поэта было всенародным. Ибо