Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
— Поговаривают, что и к аресту Вавилова он руку приложил, чтоб его место занять, — не унимался Булганин.
— Я и сам раньше так думал, — ответил Хрущев. — Через Серова перепроверил, не причем Лысенко. Вавилов, это Сталинских рук дело! — недовольно сопел Хрущев. — Одного Вавилова Сталин посадил, а другого, брата родного, президентом Академии наук поставил, а тот, изувер, ни разу судьбой несчастного брата не поинтересовался! Вот где подлость!
— Ладно, проехали! — потянулся за кием Булганин.
— А при Лобанове в Министерстве сельского хозяйства уже сейчас
— Да, успокойся, кусачий! — махнул рукой Жуков. — Я чай попью и домой поеду.
Георгий Константинович уже с год открыто жил не с женой, а с другой женщиной. С ней он появлялся повсюду, но к Хрущеву с новой сожительницей ехать стеснялся, не знал, как Нина Петровна отреагирует.
— Галя заждалась! — глядя на зама, заулыбался Булганин.
— Я жениться на Гале хочу, — признался Жуков и вопросительно посмотрел на Хрущева. — Что скажешь?
— Если любишь, женись, — ответил тот. — Партия в личные дела коммунистов не вмешивается.
На самом же деле развестись члену партии было практически невозможно. Пуританские нравы насаждались в государстве — раз женился, вот и живи с женой, и смотри — ни-ни на сторону!
Какой ты коммунист, если по девкам лазаешь? Карали за это беспощадно, хотя властная верхушка себе вольности позволяла, не очень-то законы наверху срабатывали.
Жуков обрадовался и крепко пожал хрущевскую руку.
— Вчера Молотов позвонил, — заговорил Никита Сергеевич, — предложил мне вместо Маленкова вести заседания Президиума Центрального Комитета.
— Да ну?! — воскликнул Булганин.
— Подвел к тому, что я Первый Секретарь, а. значит, и заседания Президиума должен вести.
— А ты что?
— Что, что? Согласился!
28 февраля, воскресенье
Все эти дни Сергей надрывно кашлял, дышать ему было еще трудно. В детстве у него был туберкулез, Нина Петровна с трудом выходила сына, сейчас она очень опасалась рецидива. Доктор Белкина неотлучно находилась при больном. Шесть дней промелькнули как в страшном сне — кашель до рвоты, голос от кашля осип, нос абсолютно не дышит, температура прыгает, мальчик изможден. Три раза в день его кололи антибиотиком.
Сегодня первый раз Сергей попросил поесть, съел чуточку отварной курочки и попил бульон, значит, перелом в болезни наметился.
— Температура упала, — заметила доктор. — Тридцать шесть и два. Организм справился.
— Я вся измучилась! — простонала Нина Петровна.
3 марта, среда
Брусницын начал нервничать — на часах половина одиннадцатого, а Хрусталева на рабочем месте нет. Ведь еще вчера поручил ему написать план мероприятий по консервации сталинской дачи. В начале недели Президиум Центрального Комитета принял решение «не делать на даче в Волынском музей Сталина, а закрыть ее до соответствующих распоряжений». Вчера министр Серов вызвал коменданта Кремля, приказал дачу опечатать, штат сократить,
И это задание Брусницын перепоручил заместителю, тем более, что Хрусталеву на сталинской даче был каждый угол знаком. Комендант Кремля хотел поскорее выполнить министерское поручение, блеснуть перед руководством, и как назло — Хрусталев пропал!
В очередной раз сняв трубку, Брусницын рявкнул:
— Разыскали?!
— Никак нет! На квартиру отправили машину, она еще не вернулась.
— Да что ж такое!
Иван Васильевич был из тех, на кого можно было полностью положиться, а сегодня — обыскались его! Семья Хрусталева — жена и дочь с внуком, отдыхали в Сочи.
— Так где ему быть? Дома быть или на работе! — негодовал начальник.
Через минуту позвонил внутренний телефон.
— Ну?! — гаркнул Брусницын.
— Мертвый, товарищ генерал!
— Кто мертвый?
— Товарищ Хрусталев мертвый. В собственной квартире, на диване.
— Ты что, сдурел?!
— Не сдурел, товарищ генерал, а так и есть. Я специально переспросил. Ребята наши его осмотрели — труп.
— Ничего там не трогайте, сейчас высылаю бригаду!
— Слушаюсь!
Брусницын повесил трубку, отдал соответствующие распоряжения и по спецкоммутатору связался с Серовым. Иван Александрович долго молчал, наконец вымолвил:
— Сам туда поеду, посмотрю.
— А мне?
— Ты на месте сиди.
После разговора с министром Брусницын как-то обмяк, сдулся, сделался меньше в своем генеральском расшитом золотом кителе.
«Вот был человек, и нет человека! — думал он. — Еще вчера разговаривали, строили планы, сердились друг на друга, а теперь?»
4 марта, четверг
Роман Андреевич сидел в кабинете племянника и молчал. Иван Андреевич заварил крепкий черный чай с бергамотом и разливал его по вытянутым турецким стаканчикам.
— Сахар давать?
— Что? — выходя из оцепенения, отозвался Резо.
— Тебе сахар давать, спрашиваю?
— Давать.
Вано пододвинул ближе к дяде сахарницу.
— Вот ведь как, Ванечка, вот ведь как! — бормотал толстяк, размешивая в заварке сахарок. — Неспроста такое случилось, ой, неспроста!
— Врачи определили — остановка сердца, — подсказал осведомленный завстоловой.
— Просто так у здорового человека, сердце не останавливается!
— Может, он болел?
— Кто, Хрусталев?
— Да.
— Иван Василич здоровяк был, сколько его помню, простуды не было!
— По-твоему, здоровяки не умирают?
— Умирают, но не так.
— А как?! — отмахнулся сталинский шашлычник.
— Тут дело темное.
— Почему решил?
— Знаю.
— Что знаешь?
— Кое-что!