Царство. 1951 – 1954

Струев Александр Леонидович

— Скажи!

— В тот день Иван Васильевич на даче был.

— В какой день?

— Когда Хозяин умер.

— И что? — сталинский шашлычник присел рядом.

— И ничего! — нахмурился пожилой грузин. — Как Хозяина без сознания обнаружили, сразу стали Маленкову с Берией звонить. Берия примчался, а с ним Маленков. Оба сказали, что ничего страшного. А страшное, Ванечка, было!

— Что же было?

— Приезжали они тогда не одни, а с доктором.

— С доктором?

— Да, доктора с собой привезли. Сказали Хрусталеву — вот, с нами доктор! Хрусталев их встречал и сопровождал. А Иван Васильевич

уже дачного врача позвал, тот Иосифа Виссарионовича осмотрел и забил тревогу. А они, Маленков и Берия, ему и говорят, вы не разбираетесь, а наш доктор разбирается, а Хрусталеву велели: убери этого неуча! Хрусталева Хозяин любил, и Хрусталев любил Хозяина, он дачного врача в сторону отвел, но не убрал. Тот, второй врач, что приехал, больного посмотрел, и заявил, что переутомление, что причин для беспокойства нет, но тут Хрусталев вмешался, надо, говорит подстраховаться! Ему Берия — цыц! — Роман Андреевич выставил под нос племяннику кулак. — Чуть позже приехали Хрущев с Булганиным, все четверо заперлись и долго шептались. Хрусталева вызвали и велели тревогу не бить, велели идти работать, как обычно работают. Тогда Хрусталев снова о врачах заговорил, что надо Иосифу Виссарионовичу срочно помощь оказать.

— Ты-то откуда все знаешь?

— Мне Валечка рассказала, на нее тогда никто внимания не обращал, ходит себе и ходит, чаи носит, а мы с ней давнишние друзья. Говорит, Иван Васильевич сам не свой был, приказу не подчинился, вызвал-таки «скорую» из города, только в ворота ее не пропустили, видно Субботин, сталинский личник так распорядился, а генерал Рясной срочно потребовал Хрусталева в Кремль, но он с дачи не ушел, ушел лишь тогда, когда «скорая» с Грановского прикатила.

— Вот ведь! — хмурился Иван Андреевич.

— Но перед тем как приехала кремлевская скорая, к Иосифу Виссарионовичу опять тот доктор заходил, который с Маленковым и Берией прибыл.

— Заходил?!

— Минут пять у Сталина сидел.

— Один?

— Один.

— Господи! — перекрестился Вано.

— Погоди, погоди! — затряс руками Роман Андреевич. — Вроде Хрущев с доктором ходил!

— Хрущев?

— Вроде да.

— Точно?

— Или Берия? Уже и не помню, что мне Валечка объясняла. Я тогда потрясен был, совсем растерян, к словам не прислушивался!

— Вот ведь как! — протянул Вано.

— Да-а-а! — руки у Романа Андреевича тряслись.

— Не напутала она? — спросил шашлычник.

Пожилой грузин с возмущением уставился на племянника.

— Ничего не напутала! И Игнатьева, министра госбезопасности, на «ближнюю» не пустили, — припоминал Резо.

— Как же?

— Это мне уже Иван Васильевич поведал.

— Кто ж министра госбезопасности мог не пустить?

— Субботин распоряжение отдал. Он, как Власика убрали, на его место сел.

— Прямо заговор!

— Правильный вывод сделал! Дачного доктора, что на «ближней» работал, с той поры никто не встречал. «Где он, где?» — спрашивали, а потом позабыли. А вот и Ивана Васильевича не стало!

— Жутко!

— Жутко! — подтвердил старый грузин.

— Думаешь, убили товарища Сталина? — очень тихо, наклонившись к самому уху, спросил дядю племянник.

— Я глухой стал, ничего не слышу! — зло выговорил Резо, порывисто встал и вышел из кабинета завстоловой.

5 марта,

пятница

— Хрусталев преставился.

— Хрусталев? Да не может быть! — обомлел Никита Сергеевич.

— Сердечный приступ. Нашли в квартире бездыханного, — доложил Серов.

— Лет-то ему сколько было?

— Пятьдесят два.

— Молодой.

— Ну, уж не двадцать! — отозвался министр.

— Все мы когда-то умрем, закон природы, — вздохнул Хрущев. — Ты ему похороны достойные организуй.

— Какие положено, такие и организуем, — буркнул генерал-полковник.

— Дети остались?

— Взрослые.

— Жена?

— И жена есть.

— Ей сделай пенсию персональную. Так вот хряпнет исподтишка и поминай как звали! — сокрушался Никита Сергеевич. — Иван при Сталине, словно собачка бегал.

— Да, любил Иосифа Виссарионовича. Когда кто про него резко выскажется, хмурился — как можно Сталина ругать!

— А он что, из другого теста, Сталин? — грозно отозвался Никита Сергеевич. — Не из другого, а все из того же самого, из человеческого, к тому ж нацмен, а они, сам знаешь, властью упиваются. Сталин, пока наверх лез, все человеческое растерял, сначала-то был весельчак, уважительный, а превратился в чудовище!

— Я вам, Никита Сергеевич, с «ближней» сувенир привез.

— Чего? — недовольно взглянул Первый Секретарь.

Министр госбезопасности, выглянул за дверь, занес в кабинет сверток и принялся его распаковывать.

— Лампа сталинская. В библиотеке стояла, — разъяснил генерал, развернул лампу и выставил на хрущевский стол. — Где розетка-то у вас? — министр опустился на корточки и стал шарить под столом около стены, наконец, обнаружил розетку и включил лампу. Фарфоровый абажур наполнился светом, на нем проступила сцена охоты на медведя. Медведь, оскалившись, стоял у ельника, а в него целились из ружей два охотника. Техника абажура была высокохудожественная.

— Вот этот охотник — ну точно вы! — тыкал пальцем в лампу Иван Александрович.

Хрущев присмотрелся:

— Похож!

— Нравится, Никита Сергеевич?

— Чужое брать нехорошо!

— Так уже не чужое! — развел руками генерал-полковник. — Сталин умер. Лампа списана.

— Ладно, лампу оставляй!

6 марта, суббота

— Вот и год прошел, как его нет, — пробормотал Никита Сергеевич.

Он лежал на боку, почти полностью провалившись головою в подушку. Вторую ночь плохо засыпал и принимал на ночь успокоительное.

— Кого нет? — переспросила супруга.

— Его, Сталина.

7 марта, воскресенье

Рада, наконец, забрала из пошивочной платье, успела-таки! Сегодня они с Лешей идут в театр. Девушка одела это замечательное с белым кружевным воротничком синее платье, подкрутила на бигуди волосы, в уши вставила те самые крохотные и единственные золотые сережки, которые на Новый год ей подарили родители, опустила ножки в туфли черного лака, правда, туфли всего-навсего примерила, ведь не пойдешь в Большой в тонких туфельках по сугробам! По морозу ходили в теплой обуви. От улицы Грановского до Большого театра неторопливым шагом выходило минут пятнадцать.