Царство. 1951 – 1954

Струев Александр Леонидович

— Ну, за что-то их Сталин не любил! — не успокаивался Булганин.

— Тебя почему это интересует?

Булганин сменил позу. Теперь он двумя руками облокотился на стол и с тоскою смотрел на собеседника, который раскачивался в кресле.

— Девочка у меня хорошенькая появилась, евреечка! — мечтательно протянул министр Вооруженных Сил.

— Господи Иисусе! — воскликнул Никита Сергеевич.

— Вот и беспокоюсь, что в этом народе поганого? А она, знаешь, такая ласковая!

— Все геройствуешь, откуда

только в тебе силы?

— А вот есть! — отозвался маршал и прошептал: — Препарат, что профессор Виноградов рекомендовал, без сбоев действует! — и он расплылся в добродушной улыбке. — Так действует, что я не ожидал! — причмокнул маршал. — Я прям как заново родился! Только вот как Беллу повстречал, переживать стал: не опасны ли евреи? Я с ней и без препарата бесконечно могу, представляешь? И она, похоже, меня любит!

— Я тебя тоже люблю, — проговорил Хрущев.

— Ты ж не баба! — отозвался Булганин.

— И не еврей, — отшутился Хрущев, пересаживаясь за стол. — В газете «Вечерняя Москва» однажды сообщили, что льдиной, сброшенной с крыши дома по Брюсову переулку, убит гражданин Абрамович, вышедший из подъезда.

— Ну? — заинтересовался Булганин.

— Москвичи заговорили о том, что в Москве развелось столько евреев, что куску льда негде упасть! — хохотнул Хрущев.

— Все шутишь! А мне как быть? — горестно вздохнул Маршал Советского Союза.

— Ничем евреи не опасны! Все домыслы, Коля, пустые домыслы!

На стол подали чашки, пузатый заварной чайник и конфеты.

— Я опасаюсь.

— Брось, ничего в них непредсказуемого нет.

— А вдруг заколдуют меня?! — выдохнул Николай Александрович.

— Дурак ты!

Булганин налил себе чаю и взял конфету.

— Как считаешь, Маленков зазнался? — спросил Хрущев и тоже налил чай.

— Заносит его, конечно.

— Плохие знаки.

— Егор не понимает, что скоро останется один. Мы с тобой особняком стоим, а после споров по Германии и Молотов с Кагановичем от него отвернулись.

— Верно! — подтвердил Никита Сергеевич.

— Чего ему сказать, Маленкову?

— Да ничего, я просто рассуждаю.

— Поеду я домой, — вздохнул Николай Александрович. — С Леной по этим чертовым облигациям поговорю, а потом к Беллочке, раз ты утверждаешь, что евреи не опасны. Распивай чаи один.

— Езжай, езжай! Удачи тебе и там, и там! — усмехнулся Никита Сергеевич.

Маршал поднялся, оправил китель, неспешно приблизился к Хрущеву, тот поднялся, протянул руки и привлек друга к себе.

— Сильно не хулигань, а то придется твоей Белле квартиру искать.

— У нее папа профессор, жилье есть.

— В этот раз, Коля, тебе несказанно свезло!

— Волосы — смоль, а сиськи — у-у-у-у! — затряс головой министр.

Никита Сергеевич потрепал друга по шевелюре.

— Езжай, герой-любовник, езжай!

После

отъезда Булганина Хрущев пробовал снова охотиться на мух, но безрезультатно, мухам нереально везло. Вконец истрепав газету, Первый Секретарь с проклятьями отшвырнул ее и отправился звонить Серову, чтобы тот организовал поиск пропавших облигаций.

— Где-нибудь в Тмутаракани найдутся, — предположил Иван Александрович.

— Серега, пошли гулять! — после разговора по телефону позвал отец, и они неспешным шагом двинулись по дорожке.

— Нюхай! — со смаком вдыхая подмосковный воздух, восторгался Никита Сергеевич. — Слышишь, аромат какой? Это черемуха цветет!

19 мая, среда

Никита Сергеевич просмотрел эскизные прорисовки нового стадиона. Фурцевой досталась похвала.

— Вот это я понимаю! Молодец, Катя! Через спорт мы в сердца людей радость внесем, человек к человеку ближе станет! И правильно предусмотрела кругом волейбольные площадки, корты, городки, пусть желающие приходят, играют. Зимой на их месте катки зальем. На стадионе должна жизнь бурлить! И парк вокруг разобьем, деревьев насадим. Зимой москвичи там на лыжах пойдут, а летом — бегай себе среди зелени!

Никита Сергеевич снова раскрыл план и тыкнул пальцем:

— Как говоришь, это называется?

— Большая спортивная арена, — пояснила Екатерина Алексеевна. — А тут — Малая, ледовая. Здесь — автостоянка на триста автобусов. Синим цветом помечены кафе и столовые, торговые киоски — оранжевым. Гостиницу для спортсменов, как вы требовали, в площадях Большой спортивной арены спроектировали, там сто восемьдесят мест получается.

— Ты все доработай, Катя, до ума доведи! Стадион должен получиться на славу!

— И концерты можно будет устраивать, — подсказала Фурцева.

— Во-во, праздники те, обязательно! Всех дел, Катя, мы с тобой не переделаем, но основу Москве зададим капитальную! Человек в родном государстве должен чувствовать себя не пришлым, а как в Конституции записано — полноправным хозяином!

Дверь приоткрылась, в кабинет заглянул председатель Комитета государственной безопасности, ему было назначено на двенадцать.

— Заходи, Ванечка! — позволил Хрущев и, оглядев гостя, отметил: — Хороший на тебе костюм, где взял?

— Зингер пошил.

— Зингер и мне шьет. Мировой мастер. Фигуру сходу схватывает, пальто сделал, сидит как влитое! Значит, Ваня, ты к моим кадрам подбираешься?

— К портному подобрался, уж извините!

— Крадун! — пригрозил Никита Сергеевич. — Присядь-ка, мы через минуту закончим. Покажи, Катя, где речные трамвайчики у нас причаливают?

Екатерина Алексеевна принялась разыскивать на плане пристань.

Когда секретарь горкома ушла, Иван Александрович подсел ближе и таинственным голосом произнес: