Цена металла
Шрифт:
— Восемь огневых точек на фасадах. Один миномёт на крыше магазина. — Орлов говорил негромко, почти шепотом, словно знал, что даже тени в этом городе могут слушать. — Внутренний двор перекрыт грузовиками. Есть тепловые сигнатуры — трое, максимум четверо. Остальные — дальше. Подтверждаю: засели основательно.
Люк Огюст Дюпон стоял рядом, не двигаясь. Он смотрел в сторону города, как смотрят на дом, который когда-то был родным, а теперь — враждебен. За его спиной стояли бойцы — бывшие легионеры, шахтёры с оружием, жандармы, добровольцы. Каждый из них знал, что значит идти в город,
— Нам нельзя штурмовать лоб в лоб, — произнёс Люк. — Нас ждут. Они хотят, чтобы мы ввязались в прямую атаку, чтобы затем вырезать нас во дворах. Городу всё равно, кто победит. Но люди — ещё не решили, кто они.
Он присел у карты, расстеленной на капоте. Указал:
— Обходим справа, через канализацию и теплотрассу. Штурмовая группа — Орлов, жандармы и группа Каве. Поддержка — миномёты и один броневик. Огонь — только по подтверждённым целям. Местное население не трогать. Не сейчас. Никаких "превентивных зачисток". Они не враги. Пока.
— А если откроют огонь? — спросил жандарм, лысый, с лицом резаным, как карта Чада.
— Тогда действуем как учили. Но в лицо — не стреляем, если не вынуждены.
Он не сказал: потому что это морально. Он не сказал: потому что мы не звери. Он просто знал: в этом городе каждый выстрел — это не просто смерть. Это заявление.
Первый взрыв прозвучал не со стороны наступающих, а изнутри города.
Склад боеприпасов, по слухам — захваченный вчера повстанцами, сдетонировал на южной окраине. Столб дыма поднялся над жилыми кварталами, как воронка, и в этот момент над Мон-Дьё впервые с начала конфликта завыла сирена — старая, французская. Её вой был не предупреждением — он был похоронным маршем.
Именно в этот момент Дюпон отдал приказ:
— Вперёд. Первый периметр. Медленно. Без шума.
Отряд вошёл в Мон-Дьё с юга. Улицы, некогда пыльные, теперь были вымыты дождём, как будто город пытался спрятать следы прежнего правления. Над крышами клубился дым, и в этом дыму силуэты зданий казались расплывчатыми, будто воспоминания о времени, когда столица была столицей, а не ареной.
Жандармы первыми заняли перекрёсток у автостанции. Старое здание, насквозь прострелянное, но всё ещё стоявшее. Из окон — ни одного движения. Только в подвале — шорох. Тени. Люди.
— Там дети, — прошептал один из бойцов, приложив ухо к двери. — И женщина. Возможно, трое.
— Выводите, — приказал Люк. — Но тихо. Без паники.
Пока жандармы работали, Орлов, со своей группой, уже проникал на крышу магазина. Снайперы на углу не ожидали удара с тыла. Трое вырублены — нож, приклад, тишина. Один пытался поднять тревогу, но получил прикладом в горло и рухнул, хрипя, не издав крика.
— Крыша зачищена, — прошипел Орлов по рации. — Переходим к фасаду. Ожидаем контратаку.
Она не заставила себя ждать. Из подвала соседнего здания вылетела очередь — длинная, слепая, яростная. Пули изрешетили стену у ног бойцов, один упал, ранен в плечо. Второй — прикрыл его щитом, поднятым из кузова старого броневика. Ответный огонь — короткий, выверенный. Люк знал: шум — враг. Каждая вспышка — крик, который зовёт остальных.
— Не лезем внутрь, — скомандовал
Через минуту в подвал полетела дымовая шашка, и через две — оттуда начали выходить. Сперва — с поднятыми руками. Потом — волоком. Двое из врагов — мобилизированные подростки. С глазами, в которых уже не было страха. Только растерянность. И пустота.
— Их используют, — сказал Орлов. — Как щит. Как мясо.
— Это и есть война, — отозвался Дюпон. — Но пока они живы — у нас ещё есть шанс.
Пока южные кварталы переходили под контроль, в центре уже поднималась паника. Слухи, как обычно, обгоняли события: "Дюпон расстреливает", "жандармерия казнит", "Цветок пал". Никто не знал, что правда. Но все знали: город дрожит. И в этой дрожи — шансов всё меньше.
Ветер принёс запах гари. На востоке снова вспыхнули пожары. Возможно — поджог. Возможно — отвлечение. Но Дюпон понял: пока он зачищает юг, центр мобилизуется. Генерал отступать не будет. Он будет драться. До последнего квартала. До последнего кирпича.
— Мы должны идти дальше, — сказал он. — Идти быстро.
— Люк, — Орлов подошёл, сняв шлем. На лице — кровь, но не его. — Центр ещё держится. Но если не возьмём рынок до вечера — потеряем юг снова. Они стягивают силы оттуда. И с востока идут колонны. Повстанцы. Местные.
— Местные?
— С запада. Из бедных кварталов. Их подняли. Против нас. Мы стали "армией чужаков". Надо говорить. Не стрелять. Или...
Он не договорил. Но Дюпон понял. Война входила в фазу, где оружие — уже не аргумент. Где слово становится пулей. Где лица врагов — это лица бывших соседей. И если он не успеет — эта война станет не политикой, а резнёй. Он посмотрел на город. На трещины в стенах. На пепел. На глаза тех, кто вышел из подвалов с детьми. И понял: Мон-Дьё ещё можно спасти, но только если кровь не зальёт улицы раньше слов.
Мон-Дьё сопротивлялся. Не приказом. Не гарнизоном. Сопротивлялся самой тканью — кварталами, улицами, лестницами, переходами. Он жил как раненый зверь, которому вырвали клыки, но оставили лапы. Он не мог говорить, но мог рвать. И рвал.
Когда первые отряды Дюпона начали движение от южных кварталов к центру, пыль ещё стояла в воздухе после ночных взрывов. Дым из сгоревших автомастерских, гаражей и продовольственных лавок превращал небо в мутное болото. На его фоне даже старые колониальные здания казались разрушенными храмами, забытыми богами.
Цель — центральный рынок. Некогда торговая зона, теперь — логистический узел, склад оружия и укрепленный район. Кто контролировал рынок, контролировал центр. И не только физически. Психологически. Это был символ.
— Первая группа — с севера. Орлов, ты через улицу Гаога. Вторая — через пожарную часть. Вход с запада. Броневик — уходит последним, — коротко и чётко скомандовал Дюпон.
Штурм начался в 10:17.
Первые выстрелы раздались у склада специй. Кто-то выстрелил в воздух, испугавшись теней на крыше. Эхо прокатилось по прилавкам, и в ту же секунду началось настоящее: автоматные очереди, крики, маты, лязг металла, грохот срывающихся ставней. Рынок ожил. Он не защищался — он атаковал.