Цена металла
Шрифт:
— Значит, мы — всё ещё здесь?
Он кивнул. И фонарь остался гореть, один, но его хватило, чтобы сотни знали, куда идти.
Утро стояло густое, влажное, затхлое. Столица больше не горела — но не потому, что закончился огонь, а потому что пепел перекрыл воздух. Запах стёртого пластика, крови и гари впитался в кожу. Под ногами — битый мрамор. Над головой — бетонные тени. Перед ними — старый, но ещё живой дворец, бывшая резиденция президента Мбуту, теперь превращённая в крепость генерала Армана Н’Диайе.
Силы Дюпона выстроились
— Там всё, что у него осталось, — сказал Орлов, указывая в бинокль на здание. — Личная гвардия. Снайперы. Африканские спецконтрактники. Возможно, “Головорезы” ещё внутри. Мы — не подходим. Мы — входим в пасть.
— Значит, режем язык первым, — коротко бросил Дюпон. — С юга через вентиляционную сеть. С севера — имитация атаки. Через пять минут — точечная подача дыма. Затем — заход на крышу.
— Они знают?
— Они знают всё. Кроме того, что мы не уйдём.
Дворец был готов. Оборона строилась неделями: стеклоблоки по периметру были усилены мешками с песком, окна — щелевые. Внутри — три рубежа: внешний коридор со снайперами, центральный холл с пулемётными точками, внутренний зал, превращённый в опорный узел. В подвале — генератор. А за генератором — сердце. Комната связи. Личный архив. Стратегический резерв. Там сидел генерал. Не один. С ним — последние из элиты. Те, кто ещё верил, что этот бой — за власть, а не за выживание.
— Ко мне. — Дюпон махнул рукой разведгруппе. Перед ним стояли десять человек. Отборные. Не по званию — по лицам. Шахтёр. Медик. Бывший капрал Легиона. Сестра убитого под Кинганой. Их не объединяла форма. Только цель. — Не геройствуйте. Кто идёт первым — не первым умирает. Мы идём медленно. Мы чистим. Не сжигаем.
Они кивнули. Без слов.
Штурм начался не со взрыва. А с дыма, который вошёл во внутренний двор, как предчувствие. Серый, с лёгкой примесью химии — раздражал глаза, сбивал маски. Первые двое, выскочившие на крышу с восточного фланга, не заметили поднимающегося бойца Дюпона, и были сброшены с карниза до того, как успели нажать на спусковой крючок.
Одновременно с этим на южной стороне из канализационного люка вышла группа Орлова. В штурмовом порядке, в тени. Первого бойца засекли. Пуля ударила в плечо, отбросила назад. Он упал без крика. Второй — добрался до двери. Закладка. Два щелчка. Взрыв — тихий, но направленный. Вход — открыт.
Внутри — не было света. Только красные аварийные лампы вдоль стен. Под ногами — пыль. Кровь. Запах дизеля. Всё напоминало не дворец — склеп.
Первую пулемётную точку они сняли с двух сторон. Один — дымовая. Второй — нож. Без автоматов. Без шума. Люк двигался, как в туннелях под Дибути — шаг за шагом, дыхание в счёт, взгляд в глаз. Он не убивал — он выключал.
На лестнице их встретили. Группа из четырёх. Быстро. Это были южноафриканские инструкторы — бывшие Рекки, перебежчики из старых подразделений. Люк узнал стойку. Узнал поворот. Узнал — кто их тренировал.
— Не стреляем, если не вынуждены, — скомандовал. — Но идём до
Они вломились в главный холл одновременно с взрывом, который сотряс северный вход. Там пошла вторая группа. Орлов — на крыше, уже вел огонь по снайперам, счищая верхушку, как пыль со стекла. В ответ работали “Головорезы” — один швырнул гранату из дверного проёма, крикнул: "Держать!" — и рванул обратно внутрь.
Граната не долетела. Люк успел пнуть её в обратку. Она взорвалась в коридоре, и изнутри посыпались куски мрамора, гвозди, куски щита. В холле был хаос, но управляемый. С каждой минутой они двигались глубже. И всё ближе — дыхание самого дворца. Его сердце. Точка, откуда шли команды, откуда начинались приказы. Там был он. Там всё заканчивалось.
— Зажим слева! — крикнул один из бойцов.
— Подача газа!
— Крыша чиста!
— Минное поле в галерее!
Дюпон не отвечал. Он шёл вперёд. Потому что знал: это не бой. Это расчёт. Это — финал, в котором нельзя позволить себе дрогнуть. Наконец они добрались до центрального сектора. Большие двери. Символы. Портреты в золоте. Рядом — огневая точка. Трое. Один уже ранен. Двое стреляют в упор. Люк бросает дым. Отвлекает. Один — вниз. Второй — падает. Третий — сдаётся. Не кричит. Просто — поднимает руки.
— Он там, — говорит он. — Внутри. Вас ждёт.
— Значит, дождался, — отвечает Люк.
Он касается двери. Рука дрожит. Пот не потому, что страх. Потому что слишком долго ждали.
— Открываем, — произносит он.
Дверь не распахнулась — она застонала, как кость, сломанная под весом. За ней не было света. Только тишина, жирная, липкая, слишком глубокая для обычной пустоты. Люк шагнул первым. Он не поднял оружие. Он просто вошёл — не как штурмующий, а как судья.
Комната, куда они попали, была центральным залом дворца — бывшей приёмной. Когда-то здесь проходили официальные встречи, конференции — теперь это была крепость в крепости.
Все стены были перестроены под ближайший бой: перегородки из металла, брустверы из мебели, пулы с песком. Вдоль карниза — пятна от гранат, по полу — следы ног, крови и скотча. В углу — штатив с камерой. Выключенный. Но недавний. На столе — связка проводов, недоеденный паёк и — шлем.
В зале находились восемь человек. Не солдаты. Не чиновники. Бойцы. Это были “Головорезы”. Те, кто остались. Те, кто знал: другого боя уже не будет.
Они были разного происхождения: двое — славяне, судя по лицам — сербы или боснийцы. Один — британец. Один — мулат, наверняка бывший легионер. У остальных — не было лиц. Только позиции.
— Вы Дюпон, — сказал один. — Знали, что вы придёте.
— Вам сказали ждать? — уточнил Люк, не поднимая винтовки.
— Нам сказали: “Последние — умирают в комнате”. Так мы здесь.
— Это за деньги?
— Это за то, что другого мира у нас не осталось.
Он шагнул вперёд. Снайпер в углу прицелился — Люк не шелохнулся. Тогда другой наёмник опустил его руку.
— Он не стреляет. Не первый. Сначала он смотрит.
Молчание. Полное. Как перед обрушением.
— Что будет? — спросил кто-то.