Цена металла

Швырёв Александр

— Всё зависит от вас, — ответил Люк. — Сдаётесь — вы живёте. Дерётесь — умираете. Но быстро.

Первый выстрел прозвучал сзади. Наёмник не выдержал. Ударил по спуску. Пуля — мимо. В ответ — сработал Орлов. Его пуля вошла в висок. Чисто. Без взрыва. Без крика.

Всё остальное произошло за сорок семь секунд. Наёмники прыгнули в укрытия. В ответ — дымовая. Слева — штурмовая пара. Справа — подача через колонну. Под ноги — светошумовая. Наверх — фрагментированная. Когда дым рассеялся, пятеро лежали. Двое тяжело ранены. Один — стоит. Не с оружием. С руками вверх.

—

Я не за него, — сказал он. — Я просто выжил дольше других.

— Сиди, — сказал Люк. — Ты увидишь, как это выглядит.

В глубине зала — коридор. Его знали по схемам. Он вёл к командному блоку.

— Здесь он, — произнёс Орлов.

— Готов? — спросил Люк.

— Слишком поздно быть неготовым.

— Тогда идём.

Последняя дверь была тяжёлой. Но незапертой. За ней — не бункер. Кабинет.

На стене — картина: Цветок Солнца. Тот самый, с флагов, но чёрный. Пылающий. От него отходили лучи — не вверх, а вниз, как когти.

Генерал сидел за столом. Без формы. Без медалей и орденов. В рубашке. Рядом — пистолет.

— Опоздали, — сказал он.

— Нет, — ответил Люк. — Мы пришли вовремя.

— Вас много?

— Достаточно, чтобы видеть. Достаточно, чтобы не забыть.

Н’Диайе поднялся.

— Стрелять не будешь?

— Нет.

— Суд?

— Позже.

— Площадь?

— Если ты доживёшь.

Генерал подошёл ближе.

— Я построил крепость. А вы — тень.

— Мы — то, что осталось, когда тени уходят.

— Тогда веди.

Люк кивнул бойцам.

— Всё. Он с нами.

То, что оставалось от верхнего этажа, напоминало не цитадель, не бункер, не символ — а пустую оболочку, заложенную оглушающим молчанием. Но Дюпон знал: дворец не завершался стенами и колоннами. Его настоящее нутро — внизу. Там, где нет света, где хранились планы, золото, оружие, и последнее, что держало режим на плаву — контроль.

Подвалы начинались со служебного коридора, ведущего через кухню, где ещё чувствовался запах засохшей крови, прогорклого масла и химии — микс, характерный для зданий, где неделями жили бойцы, спящие на мешках, держащие оружие даже во сне. Металлические лестницы были завалены — в беспорядке, как после панического отступления. Брошенные каски, упаковки с сухими пайками, скомканные распечатки приказов — всё говорило не о последнем бое, а о поспешной эвакуации сознания, словно разум этих стен бежал первым, бросив плоть.

— Внутренний узел связи под нами, — сказал Орлов, остановившись у взломанной двери. В руке он держал ручной детектор движения. — Два сигнала. Один — правее. Другой — не двигается.

— Не мины? — уточнил Люк, не опуская автомата.

— Не похоже. Устойчивое тепло. Кто-то сидит.

— Тогда зачищаем — мягко.

Они прошли вглубь. Тишина была неестественной. Даже бетон казался заглушённым. Внизу не было эха — как будто сам воздух не хотел слышать происходящее.

Первая комната — серверная. Стеллажи с поломанной техникой, кабели, некоторые ещё дышащие. Одна из ламп мигала — без смысла, но упрямо. На стене — список каналов, зашифрованных. Все — уже мертвы. Но главное было в углу: коробка с печатями

старого правительства, в том числе — с личной гравировкой Мбуту. Они не были уничтожены. Только упакованы. Как сувениры. Как доказательство, что прежняя власть — всё ещё внутри.

Дальше — архив. Комната с бетонированным потолком, запах плесени, мокрой бумаги и тел. Трое. Один с петлёй на шее. Второй — с ножом в сердце. Третий — без лица. Все — в гражданском. Рядом — пустая папка. На ней — выжженное название: "Фаза перехода".

— Самоубийство? — спросил один из бойцов.

— Нет, — покачал головой Орлов. — Это — зачистка. Чтобы никто не знал, что было на бумаге.

— А ты хочешь знать?

— Я хочу знать, что нам теперь не скрывают.

Люк взял папку. Ничего не сказал. Просто положил в рюкзак. Потому что однажды придётся объяснять. Кому-то. Не сейчас. Но обязательно.

Дальше начинались узлы управления электрикой и запасной серверный центр. Внутри — живой человек. Старик. Очки. Бледное лицо. Руки в бинтах.

— Я техник, — сказал он. — Я не стрелял. Я... просто поддерживал работу сети.

— Где остальные?

— Ушли. Кто раньше. Кто позже. Генерал не доверял никому. Он оставил только меня. Чтобы, если вдруг...

— Вдруг — что?

— Вдруг — вы победите. Тогда я должен был сказать, что всё ещё можно починить.

Люк посмотрел на него. Долго.

Последняя дверь была бронированной. Вела в кладовую документации по операциям спецконтроля. Её не взламывали. Её обошли.

— Оставим? — спросил Орлов.

— Нет, — ответил Люк. — Мы войдём. Но не сейчас. Не пулями. Позже. Юридически. С ключом. Не как воры. А как народ.

Они вернулись наверх. Снаружи начинал светлеть горизонт. Пыль оседала. Люди стояли на расстоянии, наблюдая. Не с ненавистью. Не с ликующей радостью. А с чем-то между. Они знали, что битва за дворец закончилась. Но что-то другое начиналось.

Когда Дюпон вышел из здания, над ним уже не было дыма. Пыль, ещё недавно клубившаяся над городом, оседала тонкой коркой на лица, одежду, лобовые стекла бронемашин. Воздух не очистился — он просто перестал кричать. И в этой новой тишине здание дворца больше не выглядело крепостью. Оно стало тем, чем и было на самом деле: пустым камнем, который слишком долго изображал живое.

Во внутреннем дворе стояли бойцы. Кто-то прислонился к стене. Кто-то сидел на земле. Один жандарм — держал на коленях простыню, в которую был завернут его погибший товарищ. Он не плакал. Он ждал, чтобы кто-то сказал, что теперь — всё, но никто этого не сказал. Потому что всё — только начиналось.

Орлов присел на ступеньках главного входа. Его куртка была пробита в двух местах. Кровь стекала по лбу, но он этого не замечал. Он курил — вторую за день. Рядом кто-то передавал флягу. Он не взял.

— Это всё? — спросил он тихо, не глядя на Дюпона.

— Нет, — ответил Люк. — Это только здание.

— А дальше?

— А дальше — страна.

Вскоре прибыли те, кто шёл следом: врачи, переводчики, волонтёры. Один из бойцов принёс радиостанцию и, включив её, поймал сигнал от гуманитарного центра.